– В жизни каждой женщины бывает такой момент, – начала Елизавета Львовна. – Я помню, я была приблизительно в твоем возрасте, когда…

– Нет, – замотала головой Женя, – не говори, не говори мне про себя! Я не хочу слушать!

– Вот ты говоришь «почему», – проговорила Елизавета Львовна, когда Женя немного утихла. – Здесь нет «почему», просто так получается, и все. Ты поплачь, не надо в себе копить. А потом придется встать и жить. Больше-то делать нечего. Сначала тяжело и очень обидно, а потом отпускает. Ты еще встретишь своего суженого.

– Ой, ну, мама. Как ты не понимаешь, я не хочу никого другого встречать. Я Витьку люблю.

– А помнишь, – улыбнулась Елизавета Львовна, – как ты вот так же плакала, когда Ленька Петин тебе письмо, что ли, какое-то прислал, что не любит тебя? А сейчас ты и не помнишь его, и на улице, наверное, не узнаешь, если встретишь.

– Как ты можешь сравнивать? – Женя от возмущения даже перестала плакать и села на кровати. – Мне тогда было тринадцать лет, и это была не любовь. И не письмо прислал, а кусочек желтой бумаги в конверте.

– А это что обозначает?

– Желтый цвет значит измена. Нет, ну что ты, мама, вдруг это вспомнила? Это же детский сад какой-то.

– Но ведь слезы и страдания были настоящие. И рыдала, и губы вот так же раздуло, и в школу не ходила несколько дней. Все прошло, и это пройдет. И станешь только мудрее и сильнее.

– Мама, уйди, пожалуйста. Я знаю, что ты как лучше хочешь, но мне сейчас плохо, а ты смеешься. – Женя опять упала на кровать и накрылась подушкой.

Особенно тяжело бывало по утрам. Женя просыпалась и понимала, что ее ждет еще один день, когда она не увидит Витьку, не поговорит с ним. Она лежала и прокручивала в голове, что же она сделала не так, в чем ошиблась, чем могла его обидеть. Вспомнилось, как в последние недели перед выпускными она часто отказывалась ездить с ним на дачу, потому что ей надо было готовиться к экзаменам. Потом он перестал настаивать, и она вздохнула с облегчением, а стоило бы задуматься… Но как бы ни было плохо, надо было подниматься и идти на работу. Она устроилась лаборанткой в Институт педиатрии.

Приняв душ, Женя заставляла себя выпить чашку кофе и шла на остановку сто тридцатого автобуса, по прямой довозившего ее до Ломоносовского проспекта. В лаборатории Женя до обеда готовила химически чистую посуду, осваивала микротом и микроскоп, кормила животных в виварии: в отдельных клетках содержались крысы, лабораторные белые мыши, цыплята, кролики, кошки и три собаки.

Оказалось, что получение химически чистой посуды – дело непростое. Вначале она мыла каждую колбу под проточной водой двадцать раз. Сушила и обрабатывала хромпиком. Потом обрабатывала десять раз дистиллированной водой и пять раз особым раствором. В конце стерилизовала посуду в автоклавной. Работать приходилось в перчатках и маске из-за высокотоксичного хромпика. У Жени был свой стол, и когда случались перерывы в работе, она готовилась к экзаменам.

Однажды заведующий отделом попросил ее занести папку с бумагами в клиническое отделение, располагавшееся на их же этаже, напротив лаборатории.

Массивная дверь была заперта. Женя позвонила в звонок.

– Мне вот нужно передать, – сказала Женя открывшей ей сестре.

– Проходи. Скорее, скорее! – махнула рукой сестра и тут же снова заперла дверь.

Передав бумаги, Женя осталась в отделении. Ее окружили ребятишки странной наружности. Она таких раньше никогда в своей жизни не видела. Они были все похожи друг на друга, маленькие, толстенькие, с круглыми маленькими головами, плоскими лицами и небольшими узкими глазами. Дети смотрели на Женю, как на чудо-юдо заморское, и улыбались во весь рот. Один мальчик побойчее подошел к ней совсем близко.

– Какая ты красивая, – сказал он.

– Спасибо. Ты тоже очень красивый, – ответила Женя.

Мальчик застеснялся, закрыл лицо руками и спрятался за спинами других.

Все засмеялись – и сестры, и дети.

– Это наш Антоша. У него синдром Дауна. И у других детишек то же самое, – сказала сестра. – Ты знаешь, что такое синдром Дауна?

Женя отрицательно покачала головой. Она никогда не видела и ничего не слышала про даунов. Дети уже взяли Женю за обе руки и тянули ее за собой. Они толкались и смеялись, и переговаривались между собой, но разобрать слова Женя не могла.

– Они умственно неполноценные? – шепотом, чтобы дети не услышали, спросила она.

– Отставание в развитии – одно из проявлений симптома, но все зависит от ребенка. У нас есть такие, которые сами себя обслуживают и читать и считать умеют, рисуют прекрасно. Есть и другие, конечно. Они тебя ведут в игровую комнату. Пойдем, сама все увидишь.

Когда они вошли в комнату, две сестры внесли на руках девочку и положили ее на кушетку. Она сразу же с интересом стала рассматривать Женю. Глаза были единственной живой частью ее маленького тела, которое безвольно, как тряпичная кукла, лежало на кровати.

– Это Дашенька. У нее миопатия – полная мышечная слабость. Она вообще не может двигаться, нет тонуса мышц. Но она очень любит следить за другими детьми и радуется. Вот тебя, новенькую, увидела – и смотрит. Ты ей нравишься. Попробуй ее попоить. Не бойся. У тебя получится.

Женя взяла поильник и дала его Даше. Та пила и смотрела на Женю такими радостными живыми глазами, полными интереса и благодарности, что Жене захотелось разрыдаться и убежать. Вместо этого она села на кровать и поправила прядь волос, упавшую на лоб девочки.

– А давай, я тебе что-нибудь почитаю. – предложила Женя и посмотрела на сестру. – Можно?

– Конечно. Ты им нравишься. Эти детки очень чуткие, раз они к тебе тянутся, значит, чувствуют, что ты им зла не сделаешь. Почитай Даше, порисуй потом с другими. Им больше всего нужна забота и любовь.

Теперь Женя каждый день ходила в клиническое отделение и часто оставалась там до самого вечера. Антоша ждал ее у двери и, когда она входила, прыгал от радости, как резиновый мячик. Сестры доверяли Жене кормить детей и, когда надо, переодевать и мыть. Больше всего ей нравилось с ними заниматься. Она собирала вокруг себя группу детей и учила их читать. Очень медленно, но они продвигались. Николай Борисович, одноногий врач-педиатр, иногда приходил понаблюдать за их успехами. Дети его любили. Когда он приподнимал брючину и показывал им свой протез, они приходили в восторг, хлопали в ладоши и прыгали на одной ноге.

Весной Ирка Успенская вышла замуж за своего Костю. Из загса поехали к ним домой. Несколько столов соединили в ряд, шедший из одной смежной комнаты в другую. Дверь, чтобы не мешала, сняли с петель и поставили на лестнице. Народу было – тьма. Ирка привела весь свой курс с мехмата, а Костя половину МИФИ. Ира с Костей сидели во главе стола с одинаковыми счастливыми улыбками.

Женя чувствовала себя одиноко, она никого здесь не знала. Ее беспрерывно приглашали танцевать, но она всем отказывала и продолжала сидеть рядом с Иркиной бабушкой, наливая себе бокал за бокалом.