Наши решения иногда так опрометчивы.

Я думала, что стану любить его как друга, брата. Я вовсе не ожидала, что он будет заботиться обо мне, будет каждый день оказывать мне маленькие знаки внимания, приносить подарки, радоваться при виде моей улыбки. Я не предполагала, что буду лежать в его постели, притворяясь спящей, пока он работает допоздна за письменным столом. Я и не знала, что свет лампы придает его коже золотистый оттенок, оставляя тени в ямочках на щеках и на горле, и рассыпает медные искры по волосам.

Днем он работал наверху, на мужской половине замка, вместе с Чикко и другими писцами, а я проводила время с Боной. По ночам муж в одиночку корпел у себя в комнате над секретными заданиями. Я гордилась тем, что Чикко доверяет ему самые деликатные дела, но в то же время сердилась на секретаря герцога за то, что тот перегружает Маттео работой. Мой супруг был очень скрытным, никогда не рассказывал о своей работе, не оставлял на видном месте никаких бумаг. Иногда он читал, но в основном писал. Закончив, муж собирал все листы и прятал их в тайник под стенной панелью, который запирался на ключ, висящий на кожаном ремешке. Маттео постоянно носил его на шее.

Как-то раз я случайно проходила мимо, когда он работал за столом, не успела вовремя отвернуться и мельком увидела в руке Маттео шифровальную таблицу. Она показалась мне чудесным гобеленом с узорами из цифр, латинских букв и математических символов, изящно вьющихся по листу без пробелов или знаков препинания. Я постаралась забыть увиденное, но это было невозможно, — правда, как и Маттео, я умела хранить тайны. Только Бона, которая когда-то обучала меня грамоте, знала мой секрет. Стоило мне увидеть письменный текст, будь то на латыни, французском или моем родном языке, и я уже не могла забыть ни слова. Бона была просто шокирована тем, что Господь наделил женщину столь бесполезным талантом, и по ее требованию я держала свои умения при себе.

Скрывала я их и от Маттео, ведь, засыпая, было так приятно смотреть на него, когда он сидел за работой. Мне не хотелось, чтобы муж подумал, будто я люблю совать нос не в свое дело.

Вскоре после свадьбы я проснулась среди ночи и увидела, что лампа уже шипит и источает синий свет, а Маттео так и сидит за столом. Бумаги были отодвинуты в сторону, и он держался неестественно прямо, прижав руки к бокам. Глаза у него были закрыты, лицо расслаблено, уголки губ чуть растянуты в блаженной улыбке. Я решила, что муж заснул, повернулась, собираясь встать и уложить его в постель, но стоило мне пошевелиться, как глаза Маттео медленно раскрылись. Сна в них не было и в помине.

— Мне показалось, ты спишь, — пояснила я, вздрогнув от неожиданности.

— Я просто задумался, — ответил он, как будто это было исчерпывающее объяснение, а его сияющие глаза при этом лучились любовью. — Если ты не против, я подумал бы еще немного.

— Конечно.

Я перевернулась на другой бок, но заснуть уже не смогла. Мне не давало покоя выражение его лица.

Общаясь со мною, Маттео всегда был терпелив и добр. В гневе я видела его только однажды, когда как-то вечером старший секретарь герцога пинком распахнул дверь нашей комнаты и втолкнул мужа внутрь. Маттео со всего размаху упал на пол, я ахнула и кинулась к нему. Верхняя губа у него была разбита, из нее сочилась кровь, левый глаз заплыл. Я обняла супруга за плечи и попыталась усадить. Дрожа от гнева, он оттолкнул меня и попытался встать на ноги.

Чикко Симонетта быстро вошел в комнату, снова сбил его на пол и проревел:

— Дурак! — Он был старше Маттео на сорок лет, в висках у него блестела седина, однако секретарь отличался крепким телосложением и был высок, словно дуб. — Ты что, смерти ищешь? Сиди здесь, а лучше сунь голову в холодную воду — может, снова начнешь соображать!

С этими словами Чикко развернулся, вышел и с грохотом закрыл за собой дверь.

Я хлопотала вокруг Маттео, смывая кровь. С одного зуба откололся кусочек эмали, верхняя губа была рассечена на месте старого детского шрама, нежная кожа вокруг глаза побагровела. Я осторожно расспрашивала мужа, из-за чего случилась драка, но Маттео был слишком взволнован, чтобы отвечать. Я решила, что он, скорее всего, увидел, как в покои герцога тащат очередную женщину, и попытался ее защитить. Хотя, прослужив у герцога столько лет, Маттео должен был понимать тщетность подобной затеи.

Той ночью мы не разговаривали. Я помогла ему раздеться и откинула с постели покрывало, однако он так и не лег. Работать муж тоже не стал, просто сидел за столом и смотрел на панель, под которой помещался тайник.

За полночь я проснулась и увидела, что лампа до сих пор горит, а Маттео так и сидит на стуле. Глаза его — один из них совершенно заплыл и превратился в бордовый синяк — были закрыты, а на лице отражалась если не радость, то как минимум умиротворение.

— Чего ты сидишь? — осторожно спросила я.

Он сделал глубокий вдох, затем выдохнул и, чуть вздрогнув, пояснил:

— Пытаюсь понять, как именно обстоят дела.

Его голос был каким-то неуместно жизнерадостным. Я босиком подошла к столу и задула лампу, а затем увлекла Маттео в постель. Он заснул, обнимая меня за плечо. Больше мы не вспоминали о том случае, но я наблюдала, как день за днем опухоль на верхней губе спадает — только старый шрам стал немного заметнее.

Несколько месяцев нашего брака пролетели незаметно. Прошел июль, начался август. На всех праздниках и свадьбах мы с Маттео сидели рядом, танцевали друг с другом, сияя счастьем, как и полагается молодоженам. Мы заливались краской, если кто-нибудь отпускал в наш адрес не вполне пристойную шутку, пожимали плечами и улыбались в ответ на вопрос, когда же ожидать появления первенца.

Я начала влюбляться в Маттео, хотя и не собиралась. Я даже не думала, что кто-нибудь может быть таким же добрым, как наша Бона, столь же деликатным, способным ставить нужды ближнего превыше своих. В возникшем чувстве был повинен Маттео. Я не полюбила бы его так сильно, если бы он не смотрел на меня с неподдельной симпатией. К тому же, наблюдая за ним изо дня в день, я убедилась, что он вовсе не предпочитает мужчин женщинам.

Почему же, в таком случае, муж старательно избегает моих объятий?

К концу августа я начала понемногу выказывать ему свою привязанность. Когда весь двор праздновал на природе приход осени, я взяла Маттео за руку и повела к пруду, находящемуся в дальнем конце охотничьего парка герцога. Полная луна отражалась в темной недвижной воде. Я обратила его внимание на звезды, сверкающие алмазами, показала одно созвездие, а потом рассказала Маттео то, о чем не говорила никому. Я почему-то знала, что он меня поймет.

— Видишь те звезды и завитки облаков рядом с ними? — Я указала на небо. — Вместе они образуют перевернутую четверку.

Маттео заметил это и внимательно посмотрел на меня.

— Верно.

— Это человек, видишь? Он висит вверх ногами, одна из них согнута, отчего получается цифра «четыре».