Но то Хольцман, у него внешность интеллигентная. Его еврейские родители пришли в ужас, когда он начал работать на Ватикан, хотя вероисповедание он не менял. (Этого от него и не требовали. Найти того, кто способен рубануть визжащего суккуба мечом, и так нелегко — трудно ожидать, что он окажется еще и католиком. Гвардейцы придерживались самых разных вероисповеданий, и атеисты вроде Аларика тоже встречались.)

Если выглядишь как адвокат, дурить обалдевших доноров очень просто, но выглядеть как мускулистый охотник за демонами тоже неплохо, особенно если такой ты и есть. Аларик не имел ни единой ученой степени — он просто рубил вампам головы и помогал их жертвам снова стать людьми.

Поэтому хитрить он даже и не пытался. «Сеньора Липучку» к горлу, и все тут.

— Феликс… — пробормотала Сара в конце концов, — он живет над антикварным магазином на Западной Четвертой, только пожалуйста… — Аларик схватил ее за шиворот и запихнул на переднее сиденье. Как бы не отправила своему неживому дружку сообщение; не хватало еще, чтобы тот созвал других вампов и устроил западню палатинцу.

Поездка выдалась не из лучших — Сара всю дорогу упрашивала, перемежая слова рыданиями:

— Пожалуйста, не троньте его. Вы не понимаете… он не хотел быть таким. Он себя ненавидит за то, что вынужден делать со мной…

— Да ну? — По радио гремел хэви-метал — Аларик не очень его любил, но надо же было заглушить как-то это нытье. — Чего ж ты ему позволяешь?

— Без этого он умрет.

— Ошибаешься. Он умрет лишь в том случае, если ему воткнут кол в сердце или отрубят голову. Можно еще подержать его на солнцепеке или окунуть в святую воду полностью, с головой. Да ты и сама это знаешь.

— Неправда! Он говорил, что все это миф. Как и то, что вампиры могут пить кровь животных. Они умирают, если делают это. Для поддержания жизни ему нужна моя кровь.

Аларик возвел глаза к небу.

— Вы, девчонки, попадаетесь на это веками. Кровь животных им не нравится, вот и все. От нее они слабеют и уже не выглядят такими красавчиками, да и гордость не позволяет ее сосать. Зато человеческая кровушка для них как филе-миньон. Говоря тебе, что погибнет без твоей крови, он попросту врет. Бездушный, вонючий, паскудный насильник, вот он кто, твой Феликс.

Сара разрыдалась еще пуще — как видно, речь Аларика ее не устраивала. Аларик слегка устыдился: Хольцман всегда говорил, что общение — это наука.

Он достал бумажный платочек из пакета, предоставленного агентством по прокату автомобилей, и дал ей.

— Злой ты, — выговорила, сморкаясь, Сара. — Никакой он не бездушный, а очень даже чувствительный. Стихи мне читал. Шекспира.

Аларику хотелось остановить машину и проблеваться, да время не позволяло. Чем быстрее они с этим покончат, тем быстрее он вернется в гостиницу. Закажет что-нибудь в номер, посидит в ванне (в малюсенькой ванночке с шершавыми полосками на дне, чтобы гость не поскользнулся, когда принимает душ). Потому-то Аларик и не любил останавливаться в отелях меньше чем с пятью звездами: он человек взрослый и давно не падает в ваннах. Потом ляжет спать.

Утром он вылетит в Нью-Йорк, снимет номер в «Пенинсуле», найдет князя и прикончит его.

Мысли об этом доставляли ему наслаждение.

— То, что ты чувствуешь, не любовь, — стал объяснять Аларик добрым, как ему представлялось, голосом. — Сплошной допамин. Феликс не похож на других твоих знакомых: он ночной зверь и в качестве такового активирует в твоем мозгу центр, вызывающий у тебя эйфорию в его присутствии. При этом ты сознаешь, что по-настоящему вы никогда не будете вместе, а он такой сложный, чувствительный и ранимый. Поверь мне, ничего такого в нем нет.

— Как ты смеешь! — вспылила Сара. — Это не допа… как его там. Это любовь! Любовь!

Аларик охотно бы с ней поспорил. Вампиры неспособны на любовь в человеческом понимании, поскольку у них нет сердца. То есть формально, в общем, есть: куда-то ведь он колья вгоняет. Но эти сердца не перекачивают кровь и не бьются.

Чем же вампирам любить и тем более отвечать на любовь?

Но спорить с сопливой девчонкой о природе вампирской любви — занятие бесплодное.

— Брось, — сказал он вместо этого, видя, что Сара не перестает плакать. — Не так уж все плохо.

— Не так плохо? Ты собираешься убить моего любимого!

— Да, — сказал Аларик (они уже подъезжали), — но ты взгляни на это дело с другой стороны. Он обещал сделать тебя вампиром, верно?

— Да, — слегка удивилась Сара. — Он сказал, что обратит меня, как только сил наберется. Тогда я стану такой же красивой, как он. И бессмертной.

— Ну-ну. — Аларик хорошо знал, что Феликс и не думал ее обращать — зачем лишать себя надежного источника пищи.

Вампир будет дурить ей голову еще несколько месяцев, а когда девица совсем исчахнет от анемии, найдет себе кого-то поздоровее. Скажет, что дело не в ней, что ему «надо подумать». И смоется.

Потом, когда Сара залечит сердечные раны и пополнит запас кровяных телец, он, возможно, вернется к ней в Чаттанугу и возобновит цикл — если, конечно, она не скажет ему твердого «нет».

А этого никогда не случится. Вампиры — слишком умелые соблазнители. Их жертвам даже в голову не приходит, что они заслуживают чего-то лучшего, и «нет» они не говорят как раз из боязни, что ничего лучшего у них в жизни уже не будет.

На то он, Аларик, и существует на свете — чтобы говорить «нет» за тех, у кого на это недостает сил или воли. Он позаботится о лучшей судьбе для Сары и прервет порочный цикл навсегда.

Припарковался он за пожарным краном — ну, ничего, надолго они тут не задержатся.

— И если он даже превратит тебя в одну из своих, — сказал он, выключив двигатель, — то мне или другим воинам придется со временем убить и тебя. Такая у нас работа — демонов убивать, и с нами, поверь мне, лучше не связываться. Выход, который я предлагаю, гораздо лучше. Ты останешься человеком, поступишь в колледж, найдешь работу себе по душе. А может, останешься в «Уолмарте», встретишь хорошего парня, выйдешь за него замуж. Будет желание — заведете детишек, внуков дождетесь. От Феликса у тебя никогда не будет детей.

— Нет, у вампиров тоже могут быть дети. Я в книжке читала.

— Книжки, ну да… Там еще пишут, что вампир сдерживается и не пьет твою кровь, если по-настоящему тебя любит. Было у вас такое хоть раз? Нет? Выходит, врут они, твои книжки.

— Ненавижу тебя! — гневно глянула на него Сара.

— Я знаю. — Аларик, протянув руку, открыл дверцу с ее стороны. — Вылезай.

— Что?

— Выходи, говорю. Тебе же не терпится предупредить любимого, ну так беги. Скажи, что я дам ему уйти при одном условии.

Девушка внезапно сделалась крайне услужливой и любезной.

— При каком? — жадно спросила она.