— Чтоб пуля в лоб не попала. А потом перестал кланяться, когда понял — если свистнула, значит, пролетела.

— А питиму?

— Когда в школу пойдешь, тогда узнаешь питиму. Слазь!

Однажды утром, когда все собирались кто на службу, кто на учебу, Анастасия Дмитриевна встала, сделала несколько шагов от тахты и рухнула на пол, потеряв сознание. На грохот падения и Митькин рев прибежали с округлившимися глазами Мария Петровна, Александр Григорьевич и Нина, еще не вполне одетые, дожевывая. Падая, Анастасия Дмитриевна разбила скулу и локоть.

— Гипертонический криз, но, кажется, не инсульт. Надо сделать магнезию внутримышечно, — авторитетно сказала Нинка.

— Но-но, не бери на себя слишком много, — пресек отец. — Маша! Вызывай «Скорую»! — А дочке напомнил — Есть, между прочим, в уголовном кодексе статья насчет врачевания людьми, не имеющими на то права. Вы это не проходили? Вот ссадины действительно обработай.

— Благодарю за доверие! — обиделась Нинка и пошла за зеленкой и бинтом.

К приезду «Скорой» Анастасия Дмитриевна оклемалась, что с ней было, не помнила, удивилась, что упала. Врач «Скорой» определил спазм сосудов головного мозга, сделал что надо, велел полежать и вызвать невропатолога из поликлиники.

С больной осталась Мария Петровна. В полдень в дверь позвонили. Степан Тимофеевич.

— Извините, что-то моя подружка гулять не выходит. Не приключилось ли чего?

Узнав, что приключилось, покачал головой. Увидел Митьку, который тоже выбежал на звонок в прихожую, и предложил:

— Ну, молодой человек, пойдем гулять с дедушкой вместо бабушки. Про войну тебе расскажу, хочешь?

— Хотю, — без колебаний согласился Митька.

— Не волнуйтесь, мы с ним старые знакомые, Тася, Анастасия Дмитриевна подтвердит.

— Ну, спасибо, погуляйте. Только недалеко, во дворе, — разреши ла Мария Петровна.

Старый и малый ушли, а Мария Петровна, подойдя к окну, увидела, как старик усадил Митьку на качельки и медленно покачивает, контролируя амплитуду колебаний.

А бабушка лежала и переживала. Подозвала Марию Петровну и сказала, глядя в потолок:

— Вызовите, пожалуйста, такси. Я сейчас передохну и поеду назад, к этим, своим.

— Да что вы, Анастасия Дмитриевна! Вам надо отлежаться, и потом, кто там за вами будет ухаживать?

— Нет-нет, не могу у вас на шее висеть. Вам спасибо за все, а они обязаны. — И рот у нее задергался, как она его ни сжимала. Но она совладала с собою, зажала губы, и только одна слезиночка перекатилась через нижнее морщинистое веко.

— Как вы думаете, Мария Петровна, не инсульт у меня?

— Какой же инсульт, когда вы нормально говорите, руки, ноги движутся. — И она ласково погладила Анастасию Дмитриевну по руке. — Сейчас все стали ужасно осведомленные. У Льва Николаевича Толстого такое несколько раз бывало — он тоже падал и терял сознание, но тогда говорили — игра сосудов. И все. И он быстро поправлялся без всяких неотложек и больниц. Поспите лучше. Есть не хотите? Может быть, чаю с хлебом, с маслом дать вам? Нет? Тогда поспите.

На следующее утро Анастасия Дмитриевна разливала чай на кухне всем уходящим на работу, была подвижной, ровной духом, только ссадины на щеке напоминали о вчерашнем.

— Идите, идите, не волнуйтесь, — приговаривала она. — Я уж и забыла, что было. Теперь до самой смерти не повторится.

— А может, Марии Петровне все-таки посидеть с вами? — предложил Александр Григорьевич.

— Идите, идите. Я как молодая.

Вскоре зашел Степан Тимофеевич с кульком пряников.

— Которые тут больные?

— Больных нет, все здоровые, — улыбнулась Анастасия Дмитриевна.

— Значит, напрасно я на пряники разорился? На свои ведь покупал, не на месткомовские, вот что обидно, — пошутил Степан Тимофеевич и чмокнул бабушку в щеку.

Попили чайку с пряниками.

— Искусство стареть, — разглагольствовал, отхлебывая из чашки, старик, — это искусство кое о чем не думать. Я этому научился, чего и тебе желаю.

Гулять с Митькой все же пошел Степан Тимофеевич.

— Если будет мороженое выпрашивать, не поддавайся — он немножко простужен, — шепнула бабушка на ухо старику.

Старый и малый, как самые нормальные дед с внуком (Степан Тимофеевич явно наслаждался, ведя малыша за ручонку), прошли через двор на улицу, потом на бульвар, где пенсионеры и прохожие. которым делать нечего, играли на скамьях в шахматы и домино.

— Купи маоженое, — попросил Митька, указывая на белую палатку в начале бульвара.

— Денег не взял. Ни одной копеечки.

— А в камане?

— В кармане ветер гуляет.

— Какой ветей?

— Слабый до умеренного, северо-западный, иногда порывистый, пять метров в секунду.

Такой диалог мог бы продолжаться до бесконечности, но тут один из шахматистов встал с огорченным лицом, взял портфель и ушел, а оставшийся сказал:

— Ну, Тимофеич, садись, на победителя.

Степан Тимофеевич склонился над доской, усадив малыша за своей спиной. Но тот сполз на землю и отправился в самостоятельный поиск по бульвару. Вскоре между носом Степана Тимофеевича и гривкой деревянного коня на с-4 появилась детская ручонка с монетками — медными и серебряными. Степан Тимофеевич удивленно отпрянул от доски.

— Купи маоженое, — сказал Митька.

— Это откуда же такая прибыль?

— Тети дали.

— Какие тети?

Митька показал в сторону на другую скамью, где сидели две женщины при двух тучных хозяйственных сумках.

— Что же ты им сказал?

— Помогите бедному сиётке!

— Кому кому? Селедке?

— Бедному сиётке.

— Сиротке! — пояснил, хохоча, партнер Степана Тимофеевича. — Ну, добытчика ты себе нашел!

Степан Тимофеевич встал, взял Митьку за руку и пошел к добрым тетям, одна из которых показывала другой красную кофту с болтающимся картонным ярлыком и возбужденно тыкала в ярлык пальцем.

— Кто же тебя научил попрошайничать?

— Баба Фиса.

— А не баба Тася?

— Баба Фиса.

— Ну, дела, — усмехнулся Степан Тимофеевич, подходя к тетям, которых в народе именуют хлестким словцом с неясной этимологией — хабалки.

— Вы бы, гражданочки, прежде чем милостыню подавать, поинтересовались, с кем ребенок на бульвар пришел, где живет, может быть, он заблудился…

— Что ж нам с него допрос сымать, что ли? — огрызнулась одна из хабалок.

Степан Тимофеевич швырнул ей мелочь в подол и пошел прочь так ходко, что Митьке пришлось основательно поработать ножками, поспевая за дедом. А тому хотелось поскорее выяснить, что это за Фиса такая, научившая малыша черт знает чему.

Поднялись на третий этаж. Степан Тимофеевич звонил, звонил. Даже сильно постучал, никто не отворил…

День похорон — десятое октября, выдался непогожий, холодный, мокрый. Гроб от ворот катили на тележке по черной аллейке с прилипшими к асфальту рыжими листьями. Александр Григорьевич и Нина толкали медленно, чтобы не отставал Степан Тимофеевич, рядом с которым шла Мария Петровна. В это время к воротам подъехало такси, из него вышли Алина и Эличка. Эличка в длинном бордовом кожаном пальто, в сапогах с