Под вечер ехали домой, уставшие, но довольные. К мастеру, конечно, в этот день уже не успевали, но все равно настроение было приподнятое – полдела сделано!

Выехали из города уже в сумерках. Начал накрапывать дождик, и серое шоссе блестело в свете фонарей.

– Глеб, дай порулить, а? – канючил Димка.

Он научился водить машину, только права еще не получил, с нетерпением ждал восемнадцатилетия. Иногда Глеб давал ему порулить, но исключительно на задворках, по проселочной дороге. А ему так хотелось с ветерком по шоссе!

– Глеб, ну дай порулить, а?! Ну не будет тут уже никаких гаишников!

Стрелецкий тихонько притормозил у обочины. Димка уже приготовился выскочить из машины, но Глеб строго сказал ему:

– Сиди! И ремешок пристегни…

Поморгал левым поворотником и въехал с обочины в полосу.

Димка отвернул нос к окну, надулся.

– Слышь, Димон, не обижайся! Всему свое время.

– Да знаешь сколько я уже ездил?! – с обидой в голосе ответил Димка. – Я даже ездил на твоей, когда вас с мамой дома не было!

– Нашел чем хвастаться. – В голосе у Глеба послышалась обида. Он всегда серьезно огорчался, если узнавал, что Димка сделал что-то против правил. Взять машину без разрешения – это точно против правил. Во-первых, чужое никогда нельзя брать без спросу. Во-вторых, машина – это ведь не моделька размером 1:32 или 1:16. Это средство повышенной опасности. Ну, в общем, об этом даже глупо говорить пацану шестнадцатилетнему. Это элементарно, Ватсон!

Но вот получалось, что не совсем элементарно. Видимо, надо было вроде бы понимающему взрослому парню разъяснять простейшее. Глебу было очень досадно понимать, что в Димке, как в бочке меда, есть ложка дегтя. И списывать все на возраст подростковый уже не хотелось.

– Да я и не хвастаюсь. – Димка почувствовал настроение Глеба. Ему стало стыдно. Глеб ведь был ему другом, и меньше всего Димка хотел бы потерять такого друга. – Я ведь просто признался…

– Нет, Димыч, ты не признался. У тебя как бравада прозвучало. А чем тут бравировать-то? И дело не в том, что ты бы грохнул ладушку, а в том, что дел мог бы наворотить таких, что потом не исправить…

Ох как стыдно было Димке! Лучше б Глеб обматерил его в сто этажей. Было бы проще. А когда он вот так, то выслушивать очень стыдно. У Димки даже уши заполыхали огнем.

– Больше не буду, – буркнул он и искоса взглянул на Глеба. – Извини…

Но Глеб не умел ругаться.

– Извинить нетрудно. Куда труднее после всего этого верить…

Он помолчал немного. Димка от этого молчания маялся и проклинал тот день, когда взял без спроса жигуленок Глеба, и еще больше – день сегодняшний, когда так легко вылепил ему свою тайну. А теперь вот сиди и переживай и красней, как идиот. Спасибо Глебу – вздохнул и сказал просто:

– Ну ладно, Димыч, мир!

– Мир! – Димка от радости чуть не захлебнулся. Какое счастье, когда есть мир с таким мужиком, как Глеб!

Стрелецкий вдавил в пол педаль газа. Зря ворчал на парня: если честно, он и сам любил погонять, да еще по хорошей дороге, с ветерком. И было дело, сам у деда как-то угнал его «инвалидку» и гонял как сумасшедший по школьному стадиону. Так что ругать за это пацана было даже как-то совестно.

Димка в сиденье вжался, чуть не захлебнулся от встречного ветра, влетевшего в окно. Хотелось визжать от счастья или петь.

Шины шуршали по влажному асфальту, наматывая на резину метр за метром. Шоссе петляло то влево, то вправо, выписывая зигзаги. Машина Глеба аккуратно вписывалась в повороты с шуршаньем: шух-шух, ших-ших.

Скорость нарастала. Нарастала со страшной силой. И в какой-то момент Димке стало страшно. Он вопросительно посмотрел на Глеба. Тот был спокоен. Он всегда был удивительно спокоен за рулем. И даже когда машину резко понесло влево, на встречку, он был спокоен, только губу закусил сильно, до крови. И казалось, руками хотел удержать уносящийся в небытие непослушный автомобиль.

Димка не сразу понял, что машина не слушается хозяина. Секунда – на осознание опасности. В голове мгновенно пронеслось: вот сейчас «Лада» стукнется в бордюр, вылетит на обочину за встречку, а дальше – болото. Оно не глубокое, не трясина, просто местность такая, водяная, хлипкая. И деревьев нет больших, только кустарник и тощенькие березки, не представляющие опасности. Они просто увязнут слегка по брюхо – не больше! Придется вытаскивать жигуля!

Сколько он думал эту спасительную мысль? Секунду? Две? Не больше. Потому что в следующее мгновение из-за поворота шоссе показались два светящихся «глаза» – по встречке двигался грузовик, и водитель его, видно, тоже наслаждался быстрой ездой. Но у него не было головной боли в виде неисправности наконечника рулевой тяги…

Кажется, Димка закричал в тот момент, когда они встретились – «Лада» и грузовик, но он захлебнулся своим криком и потерял сознание.

* * *

«Кто это придумал смерти такое название – «летальный исход»? Уж не от слова ли «летать» возникло слово «смерть», во время которой улетает душа?» – думал Димка.

– Мам, я это реально почувствовал, – с болью рассказывал он матери. – Он был без сознания, когда я очнулся. Понимаешь, я не могу объяснить тебе, как, почему я это почувствовал. Просто меня не отпускало ощущение того, что он жив, просто без сознания. Я ведь и сам только-только пришел в себя, и он должен был прийти… Но не пришел. Душа подумала-подумала да и рассталась с телом. Кто-то этим там, наверху, руководит, и мы никак не можем на это повлиять. Она захотела отлететь и отлетела. А в справке потом написали: «Сочетанная травма, несовместимая с жизнью».

Вот так… Обыденно. Ну, в общем-то, врачи ведь не могут написать: «Душа отлетела от тела»…

Для Лады со смертью Глеба жизнь закончилась. Она вставала утром, хоть вставать не хотелось. Не вставать было нельзя: надо было варить Димке кашу и кормить его. Она и сама ела, чтобы не упасть без сил. И в магазин ходила, и здоровалась с соседями, хоть ей никого из них видеть не хотелось, как не хотелось думать о том, что купить, и вспоминать, есть ли дома средство для мытья посуды, соль и спички.

Димка после травмы с трудом сидел в инвалидной коляске. У него пропал интерес к жизни, и депрессия не отпускала его. Если бы Лада могла в это время помочь ему! Но она сама держалась на таблетках. Без них скатывалась в слезы и не могла успокоиться. Безвредные горошинки валерьянки ей уже не помогали, и они с Димкой на пару глотали сильные препараты, которые Ладе доставала ее подруга Вероника. И чем дальше был день похорон Глеба, тем таблеток требовалось больше и больше.

– Лад, радость моя, так и хочется спросить: ты что, ешь их, что ли? – удивлялась Вероника.

Она специально шутила, стараясь поднять подруге настроение. Ей и в голову не приходило, что Лада и Димка уже зависимы от всей этой успокоительной «химии». А когда посоветовалась со знакомым доктором и рассказала ему, что происходит с подругой, он популярно объяснил ей, что «девушка капитально подсела на «колеса».