онемела. Но сарацин, получивший этот удар по своему шишаку, с коня тут же упал. Другая сабля сбоку достала по шлему уже самого Григория. Но вскользь. А он ответным ударом попал противнику клинком по правому плечу, отчего тот выронил свое оружие. «Получи, гад!» — успел лишь подумать он, когда слева кто-то ткнул в него короткой железной пикой. И только то, что удар в последнее мгновение удалось парировать щитом, спасло его желудок от стального острия.

Антоний нес Родимцева дальше в толпу врагов, перепрыгивая через мертвых и раненых людей и коней, но не думая останавливаться. Гриша услышал, как радостно закричали рыцари Монфора, но не увидел, как высокий сарацин в позолоченных доспехах, шейх Сахим, упал с коня под ударом меча барона. Этот эпизод, окончательно переломивший весь ход этого сражения, Грегору Рокбюрну пересказали уже потом. А пока ничего еще не закончилось. И его меч взлетал и снова опускался много раз, прежде, чем стало понятно, что враг слабеет и откатывается под их натиском. Знамя Монфора, серебряный лев на красном фоне, продвинулось заметно вперед. А сарацинский флаг шейха с белым полумесяцем на зеленом фоне, над которым красовались скрещенные сабли в обрамлении из арабской вязи, отходил все дальше назад.

— Вперед! Усилить натиск! — командовал граф Ибелин откуда-то сбоку.

Атакующий клин давно распался на множество отдельных схваток. Но страха Григорий не чувствовал. Горячка боя охватила его. С безумием берсеркера он пробивался вперед, разя окровавленным мечом неприятельских всадников. Справа не менее безумно сражался Бертран, меч в его руке сверкал, подобно молнии, а его длинные волосы свободно развевались без всякого шлема. Мансур слева давно пустил в ход булаву, которая бешено скакала по головам врагов. Что творилось по сторонам дальше, Гриша замечать просто не успевал, сосредоточившись на том, что перед ним и непосредственно сбоку. Потому что оттуда под разными углами атаки прилетали удары противников, которые нужно было успевать парировать щитом и мечом, не забывая, при этом, использовать любую возможность, чтобы самому разить врагов.

Григорий уже устал настолько, что ему казалось, что еще немного, и его меч сам скоро вывалится из руки. Но, тут ряды противников начали редеть сами собой. И он понял, что победа уже близка. Это придало новых сил. Он видел, как сарацины дрогнули, начали поворачивать коней и пытаться бежать. Вокруг лежали люди и лошади. Некоторые уже мертвые, но многие просто раненые. Кто-то из них пытался сопротивляться, но большинство просто старалось куда-то убежать или отползти, чтобы не быть затоптанными. Страх делал свое дело. Через какие-то минуты противник уже был полностью дезорганизован.

— Монжуа! — кричали крестоносцы, добивая сарацин.

Родимцев чувствовал, как собственный пот заливает глаза, а вражеская теплая кровь, стекая по клинку, льется и по его руке до самого локтя. Когда Григорий нечаянно попал в тело рыцаря Грегора Рокбюрна, то даже не подозревал, что способен, оказывается, выдержать подобное суровое испытание настоящим средневековым сражением. Но, как выяснилось, местный парень оказался способен на многое. Владел он не только мечом, но и копьем, а также обладал отличной реакцией и умел виртуозно управлять собственным конем. Да и конь Антоний оказался очень хорош, ни разу не подведя седока в лихой схватке. И только благодаря всем этим боевым качествам Гриша не только был жив, но и не получил сколько-нибудь серьезных ранений, если не считать тех синяков, которые, наверняка, возникнут на теле в местах нескольких ударов, пропущенных по кольчуге.

Родимцев еще никогда не участвовал в подобном сражении, где билась холодным оружием столько кавалеристов, а все поле боя было усеяно трупами лошадей и всадников. После их фланговой атаки какой-либо порядок в сражении уже отсутствовал. Оно перешло в сплошную свалку. В отсветах рассвета сверкали клинки и слышался звон стали и множество криков дерущихся, перемешанных с конским ржанием и с глухими ударами по деревянным щитам. У шейха Сахима всадников было больше, но рыцари Монфора и Ибелина были опытнее. Да и сам барон Монфор оказался значительно сильнее шейха, сразив его в успешной атаке.

Конечно, когда сарацинский предводитель пал, сражение не прекратилось мгновенно в ту же минуту. Многие сарацинские витязи еще пытались драться. Но, крестоносцы продолжали напирать, беспощадно рубя отступающих врагов. Длинные прямые мечи безжалостно обрушивались на круглые деревянные щиты и на шлемы-шишаки витязей. Под собственные вопли и пронзительное ржание лошадей они отступали к своему осадному лагерю, а их боевые порядки, лишенные управления и взаимодействия, разбивались на отдельные группы сопротивляющихся.

Следом за всадниками Монфора его пехота тоже спустилась к ручью от перевала. Часть ее сгоняла сдавшихся сарацин к широкой каменистой площадке возле водопоя. А другая часть шла за всадниками, добивая тех витязей, которые остались без лошадей и пробовали сражаться пешими. Пехотинцы поддерживали и тех христианских рыцарей, которые тоже оказались безлошадными.

Увидев, что помощь пришла, и христианские воины теснят сарацин, из замка Тарбурон навстречу свободе вышли осажденные там тамплиеры. Увидев помощь от войска Монфора, храмовники быстро спустились с холма и сразу накинулись на еще не сдавшихся сарацин с тыла, отрезая им путь к осадному лагерю. Это ускорило разгром противника, потому что, увидев полную безвыходность своего положения, начали складывать оружие даже самые отчаянные витязи.

Вскоре никто уже не оказывал сопротивления. Шум сражения сменился стонами раненых людей и ржанием раненых коней. А войско Монфора неторопливо сгоняло оставшихся сарацин отряда шейха Сахима всех вместе, окружая пленных прямо в их же осадном лагере, разбитом напротив Тарбурона. Солнце только всходило на небо, начиная новое утро, а уже откуда-то прилетели вороны, кружась над полем брани.

Когда сражение закончилось, Родимцев спешился и долго вытирал меч плащом одного из убитых витязей. Сколько врагов он достал своим мечом в сражении, он даже не считал. Но, не меньше десятка. Рядом с ним спешился и Мансур. На его булаву налипли чьи-то мозги. Подъехал и Бертран де Луарк. Его длинные светлые волосы спутались, и в них видна была свежая и запекшаяся кровь. К счастью, не его самого, а тех врагов, которых рыцарь сразил в битве. Самонадеянный Бертран так и провел весь бой, не одев шлема. Лоб рыцаря пересекал свежий порез, который кровоточил. Потрогав ладонью голову и размазав кровь, Бертран бросил взгляд на черных каркающих птиц и сказал:

— Я слышал байку, что вороны забирают души погибших бойцов.

— Это всего лишь птицы, которые хотят есть, — проговорил Григорий, с отвращением глядя, как самые наглые вороны уже приземлились и выклевывают убитым глаза.

В их сторону от