Окутанная плотной тишиной, Мирина продолжала лежать на постели и бессмысленно разглядывала узор тканевого потолка. Может ли она довериться тому, кто забрал ее без дозволения и увез далеко, взял силком, принуждая… И тому, кто едва жизнь не потерял, закрыл собой от стрел, уберег от гибели?

Мирина повернула голову, не сразу заметив шевеление, и только потом услышала шорох. За пологом показался знакомый женский силуэт. Вернулась Садагат — женщина, что варила отвар целебный. Она хозяйничала за перегородкой и входить не спешила.

Княжна огляделась, разыскивая платья — сама она оставалась в рубахе просторной, да ничего не отыскала. И Немея — воличанка из веси Ровицы, которой Вихсар позволил остаться с ней, куда-то запропастилась.

«Если у Хайны, то тяжко той придется», — взяла тревога.

Полог запрокинулся, когда Мирина потянулась за гребнем, лежавшем на сундуке, обитом железными, узорчатыми пластинами. Садагат улыбнулась чуточку — поздоровалась, внеся в дланях чашу. На перстах ровных кольца разновидные из серебра и кости, одета валганка в халат, вокруг головы замысловато свит платок, что скрыл посеребренные от минувших лет волосы, только концы кос спадали из-под тяжелого длинного покрова.

— Не торопись, княжна, — остановила ее валганка, подступив, — рано еще, можно полежать спокойно. Путь длинный был, роздых тебе нужен, — речь женщины была размеренной, голос мягкий, льющийся, ко всему от нее истекало какое-то домашнее, обволакивающее тепло.

Кто служит богам и духам, того не заботят мирские хлопоты — об этом говорил отец. Они умеют распоряжаться этой силой. Они ведают пути и судьбы других. Провидцы и целители не принимают ничью сторону, но могут благоволить тому, кому посчитают потребным, в ком зрят то, что недозволенно познать иным, помогают обрести то, что пылко жаждет только сердце, а не ум, распутывают клубок жизни.

Мирина тепло приняла из рук Садагат чашу довольно тяжелую, наполненную густо пахнувшим отваром. Валганка присела подле. Мирина сделала глоток, вкушая вязкий, но чуть сладкий взвар.

— И часто с тобой такое случается? — спросила вдруг валганка.

Княжна вспомнила, как недуг пролился жаром и головокружением в постоялом дворе в городище Явлич. Тогда она заподозрила, что это возвратилась детская хворь.

— Нет, — ответила княжна, сделав еще один маленький глоток. — Переутомилась просто.

— Вот и я о том говорю, — улыбнулась женщина, — отдохнуть тебе нужно, сил набраться. Ты, должно быть, еще не знаешь — через несколько дней станешь женой хана.

Мирина едва не поперхнулась. Так скоро? Да только волнения своего постаралась не показать. Опустила взгляд в чашу, вглядываясь в отражение мутное. Все же такого скорого решения не ждала.

— Теперь ты будешь жить тут. Правда, не все еще подготовлено, вчера не успели, но сегодня уже устроится.

Садагат поднялась, прошла к стене, раскрыла один из стоявших в ряд сундуков, выудила малахитового цвета полотно, на котором мелкими стежками вышиты золоченой нитью кружевные сложные узоры. Когда валганка расправила его, Мирина невольно восхитилась необыкновенной красоте ткани. В княжестве не было таких нарядных полотен, да и не сыщешь на торгах разных самых обширных.

— Вот этим ты должна покрыть голову и носить до обряда. Чуть позже я приготовлю украшения замужней, в которых ты тоже должна выходить к людям. И одежду. Все вот здесь, — указала она на раскрытый сундук. Тебе расскажут, что должна одеть сегодня.

Мирина отпила еще отвара. О вековых обычаях валганов она мало что знала, а в нарядах их сложных и вовсе не смыслила, хоть и приходилось выстирывать когда-то. Садагат закрыла сундук и сверху положила ткань, приблизилась к княжне, забирая опустевшую чашу.

— Сегодня выберешь для себя помощниц, я тебе пришлю некоторых из них, кому сама доверяю и тебе посоветую, девушки они ладные, нестроптивые.

И тон голоса, и такие хлопоты ввергали Мирину в волнение, и в то же время и в успокоение. Княжна вдруг вспомнила о Малке, и сердце будто светом налилось, что увидит ее вновь. Даже уже находиться здесь в стенах, не хотелось, скорее выйти, отыскать ее. Только, верно, без позволения Вихсара никто не позволит взять к себе. Все же как ни прискорбно, но здесь Малка считалась пленницей.

— Я все поняла, — подняла взор Мирина на стоявшую перед ней целительницу.

— Вот и славно, — ответила валганка, одарив приветливым взглядом. — Велю тебе еду справить. Вчера ни крошки, видно, не ела, с дороги-то.

И в самом деле. Так плохо было, что о еде и думать забыла, да и сейчас не хотелось, но упрямиться не стала, все равно целительница по-своему сделает. Садагат развернулась и пошла к выходу, только слышны были тихие позвякивания украшений.

Дождавшись, когда женщина скрылась за пологом, Мирина, втянув в себя воздух, откинула шерстяное одеяло, выбираясь из постели. Недомогание после выпитого отвара отступило быстро. Прошла к сундуку, поднимая край богатого покрывала, погладив в пальцах ткань. Потом подобрала его с крышки, развернула. На вес грузная, но на ощупь воздушная. Заворожил узор, будто иней от крепкого мороза, переливался в свете утреннем. И не пугало оно ее, и внутри не плескался гнев и неприятие. Мирина, взмахнув им, покрыла голову, опустив безвольно руки вдоль стана, подошла неспешно к полотну стали, натертого до лоска, что стояло тут же рядом прямо на коробе. Заглянула в него, встав напротив. И так странно было себя видеть такую, даже не узнавала. И глаза голубые будто потемнели — искрился в них малахит, сделались, как озера лесные — глубокие, и черты лица как-то резче стали. Мирина все вглядывалась в себя и понять не могла — что с ней, что так сильно изменилось в ней? Хотя вроде и прежняя, разве только за время долгого пути и переживаний бесконечных тоньше стала, и то ненамного.

Грудь ее высоко поднялась во вдохе и опала.

«Сугар… Что означает это имя?».

Хоть раньше никогда не было ей интересно это. Мирина оторвалась от отражения, одним взглядом окинула свое пристанище уже внимательней. Садагат сказала, что здесь теперь она останется. Как обмолвилась целительница — неустроенно еще тут многое, но даже сейчас обстановка была уютная, тепло внутри и утварь богатая, ковры на земле, шкуры, повсюду занавесы из красивой ткани. Было тут еще две двери, помимо уличной. Куда они вели — Мирина еще не знала, но явно одна — к главному очагу. Такие огромные шатры могли быть в двадцать шагов окружности и разделялись на несколько частей. Мирина вдруг застыла, когда шорох услышала по другую сторону тканевой стенки. Быстро сдернула с себя покров, положила аккуратно на сундук. Теперь уже с другой стороны откинулся полог, и внутрь вошла Немея с подносом в руках. Поняла, что вход боковой для служанок предназначен.

— Доброе утро, княжна, — поклонилась она в пояс.

Мирина кивнула, давая знак пройти Немеи, внутренне радуясь, что не забрали у нее воличанку. Выглядела она бодро и свежо: волосы в косу сплетены, в платье домотканом опрятном, глаза девушки зеленые, круглые, добродушные кротость таили. Немея поставила поднос на прикроватный столик небольшой. Принялась наливать молоко парное в миску. Мирина попросила остаться ее, и девушка послушно исполнила то. Видно, что еще напугана, пребывая в местах далеких, чужих, среди народа незнакомого, но держала себя стойко, чем и вызывала уважение. О том, как произошло то, что провела она ночь с молодым мужчиной из валгановского племени, Мирина не требовала ответа, припоминая тот день, как все девки дворовые высматривали бойцов дюжих.