«Я, помню, подумал, что все»: Жан Годен рассказывает про ансийское чудо

Теракт был предотвращен 16 апреля в Анси на открытии библиотеки, построенной по проекту знаменитого архитектора Жана Годена. В 11:47 террорист, увешанный взрывчаткой, проник на территорию библиотеки. Он назвался Махди[3] и объявил, что архитектор Жан Годен, находившийся там же, – Даджжаль[4] и что его надо уничтожить вместе с библиотекой. После этого случилось чудо: террорист нажал на кнопку детонатора, но бомба не взорвалась. Прибывшие к тому моменту на место происшествия сотрудники полиции обезвредили преступника.

Мы связались с Жаном Годеном, и он любезно согласился ответить на несколько наших вопросов.

– Как все происходило?

– Церемония только началась, еще даже не все гости собрались… Но было уже очень много людей. Я общался с коллегами на втором этаже – несколько чудесных архитекторов приехали из Франкфурта, я там какое-то время работал. Специально приехали… Да, извините. В общем, мы смеялись, анекдоты какие-то рассказывали – и вдруг я слышу крики, оборачиваюсь – а там в дверях мужчина стоит, такой, арабской внешности, вы знаете… В руках – детонатор. А весь живот у него был переклеен скотчем каким-то, и поверх провод висел.

– Что он сказал?

– Закричал что-то про какого-то пророка, я не помню… Назвал меня как-то по-арабски, приказал показать, где я, а там все испуганные, знаете… Показали на меня, даже не руками, а глазами так показали. Ну он увидел, прокричал «Аллах Акбар», и я, помню, подумал, что все. Главное, вы понимаете, все это так быстро случилось… Я зажмурился, но ничего не происходит – открываю глаза, а он даже не на меня смотрит! Куда-то в сторону!

– На кого-то конкретно?

– Не знаю, будто увидел кого-то… Там много людей было, я не знаю. Но он увидел и сразу в лице изменился, как будто другой человек стал. Смотрит и думает. С минуту там стоял. Я уже немного собрался и крикнул, чтобы он остановился. А он обернулся на меня, как будто только сейчас вспомнил, где находится, закрыл глаза и что-то стал себе под нос шептать. А потом кивнул и нажал на детонатор.

– И все обошлось.

– И все обошлось. Не знаю уж как, это все словно какой-то сон был. И сразу откуда-то выбежали полицейские, повязали его, значит, сказали нам что-то… И все.

– Что вы планируете делать дальше?

– Отдохну. Надо больше времени проводить с семьей, это я точно понял. Наверное, съезжу к брату наконец. Мы с ним неразлейвода были, пока я не уехал в Париж. А сейчас он, кажется, сам туда перебрался. Ну вот пока так, наверное, а там посмотрим.

– То есть в ближайшее время к архитектуре вы возвращаться не планируете?

– Пока нет.

В библиотеке никто не пострадал. Личность террориста еще не установлена.

Импорт аргентинского «Мальбека» запрещен в Китае

Закон о запрете импорта аргентинского вина сорта «Мальбек» вступит в силу с октября на территории Китая. Таким образом президент Пи Синьцзин призывает бороться с засильем иностранного алкоголя на рынке. Начав с самого популярного вина в Республике, Китай планирует со временем отказаться также от продуктов французских, итальянских и испанских виноградников. Полностью перейти на отечественное производство правительство Китая планирует к 2021 году.

КОЛОНКА НИНЫ БУАССОН

Мы – Андре Симон

Ну надо было, конечно, умудриться. Чтобы не только красиво умереть (раздавило! обломком!), но и совершенно затеряться на фоне смерти Веркюлена. Художник тоже эффектно умер (единственный вопрос только, как он на крышу эту забрался) и даже оставил после себя картину – «Эльзу», портрет, честно сказать, довольно беспомощный. Но говорят, если долго на него смотреть, можно вместо прекрасной девушки увидеть дьявола – вот это штука! А Андре Симон… Ну, а что Андре Симон? Кто он вообще такой, этот Симон? Карикатурист? Что-что?.. Это такой плохой художник? Нет, хороший?.. А почему мы тогда не слышали его фамилию? Кажется, был кто-то такой в Новом Завете… Но вообще, конечно, сомнительно, чтобы и в Новом Завете, и тут. Есть вещи, в которых невозможен компромисс. Так что либо Новый Завет, либо сейчас. То есть, конечно, не сейчас – он ведь, кажется, умер? Да?..

Да. Андре Симон умер. Да. Его раздавило обломками. Смешно? Конечно, смешно. Скажу вам больше – накануне смерти он поверил в Бога. Взял и поверил. Просто так. А Бог его раздавил. И нет больше Андре Симона. Будто и не было.

А он ведь был. Еще несколько дней назад ему было пятьдесят два года. Он ходил в заношенном пальто. Покупал какую-то гадость в автомате (кажется, только он и покупал). А перед смертью вертел в руках монетку – весь день, это здорово действовало на нервы. До Nicolas Periodiques он работал мимом. А еще учителем литературы. А еще клоуном. Он был женат – его жена, Николь, тоже работала карикатуристом и тоже умерла – ее, правда, убило не обломком, а пулями. Но самое важное – это что Андре любил людей. Наша газета – злая, наша работа – злая, а Андре был добрый. И Бог забрал не газету (уже пытался), не работу, а Андре. Почему? А поди спроси.

Слишком часто пришлось писать некрологи – четыре года назад я писала их Пербе, нашему главному редактору, Николь, нашей художнице, Жаку – нашему автору. И все это были самые хорошие люди, как на подбор. Возникает ощущение, что Бог предвзят. Но с другой стороны, Он сжигает свой же Собор, Нотр-Дам. Что это? Равновесие, глаз за глаз, принцип талиона? Бей своих, чтоб чужие боялись? Или просто у него поехала крыша, он слетел с катушек, сошел с ума? Что с тобой случилось, Бог? Ты заболел? Ты умираешь?

Раз он так не любит любящих, раз он так ненавидит доброту, то почему мы вообще в него верим? Андре Симон любил, ел, спал, старался быть лучше, помогал, ошибался, плохо катался на коньках. Он жил. А Бог его раздавил. И все. Теперь он больше никогда не сможет спать, есть, любить, помогать, стараться быть лучше, ошибаться и плохо кататься на коньках. Потому что он умер. И так же, вдруг, может умереть каждый из нас. А значит, мы все – Андре Симон. И всем нам нельзя забывать, что этот злой, уродливый, кровожадный Бог с нами сделал. Давайте уже научимся любить друг друга, а не Бога. Может быть тогда какой-нибудь другой карикатурист проживет чуть дольше. Мы тебя помним, Андре. Спасибо.

Его сравнивали с «Герникой». Приводили в пример Босха. В «Соборе» было что-то первобытное, бесчеловечное. Это была констатация; постановка перед фактом. Фигура беспомощности, страдания без приставки «со», фигура смерти. На этой картине небо и земля, сталкиваясь друг с другом, смешивали контрастные бордовые, охровые и болотные оттенки в грязно-серый цвет фасада Нотр-Дама. Собор, занимавший центральное место на полотне, – гордая церковь, взрезавшая своим остроконечным шпилем небо, – возвышался над коленопреклоненной толпой молящихся. Люди на картине сливались с общим фоном; широкими мазками художник мешал их с воздухом и светом, кружил с неслышным треском деревянных перекрытий Нотр-Дама. Предвестником пожара по картине расползался дым. Там же, на крыше Собора, стояла темная фигура. Человек смотрел на молящихся, полы его пальто уже горели.