– А он тут откуда? – кивнул в сторону Сереброва Президент.

Музыкант рассмеялся.

– А он за вами сквозь огонь и воду. Не отпускает! Любит вас, значит. Вот вы его любите?

Президент растерянно промолчал.

– Ну вот. А надо найти то, что вы любите. Самостоятельно. Найдите, вот вам и будет – Нотр-Дам.

– Зачем? – Президент кротко улыбнулся.

– Как зачем? – удивленно спросил музыкант. – Горит ваша любовь, господин Президент! Тушить нужно! А то нельзя же без любви. Сами знаете.

Они поднялись. Солнце отбрасывало тени деревьев далеко назад – они переплетались друг с другом, колыхаясь вместе с ветром и каплями дождя, прыгающими со скатов крыш на высыхающий асфальт. Но Президент не любил солнце. Президент любил луну. Мимо пробежала белка и, вдруг остановившись, подмигнула Президенту. За ней бежал волк. Президент его не видел, но чувствовал оскал грязных зубов и грудной рык. Музыкант встал со скамейки, потянулся и заиграл что-то давнее, слышанное много лет назад. Откуда-то послышались бубен и аккордеон. Президент закрыл глаза. Что-то между ухом и плечом упало вниз – и Президент опустил голову. Тихим перебором стали кружиться листья, «жигули» – закружились бирюза в глазах Сереброва и струны на гитаре – и Дрезден провалился за туманом.

Стрелка часов в гостиной Президента давно перевалила за два ночи, а президент Франции все так же быстро тараторил в трубку. Он поминутно сбивался, перескакивал с одних слов на другие, спрашивал о чем-то Президента. Но Президент не отвечал. Свернувшись под простыней, с включенным светом и с телефонной трубкой рядом, он был в Ленинграде, с будущей женой. А французский президент все говорил – не Президенту, никому конкретно, а просто говорил – так, чтобы не слышать, как потрескивают угли на острове Сите.

– И я… Всегда, как Квазимодо, господин Президент! Я ведь не очень… Не очень читал много, всего, может, пару книг и помню. Но этот горб! У меня был неправильный прикус, знаете, вот я и думал, что у кого горб, у кого прикус, у кого там, может, нога одна другой короче… Но все – несчастные. Господин Президент, слышите? Несчастные! И я приходил туда. Каждый день приходил… И говорил с Богоматерью, с Марией, говорил о себе, о прикусе, о маме, папе. А потом, Президент, слышите, потом целовал пол. Я так давно там не был… Так давно!

…

В Ленинграде был вечер. Огни горели на дорогах, в окнах – и в концертном зале «Май». Шел концерт юмориста Николая Адкина. Николай, загримированный под старика, с огромным носом и в очках, рассказывал истории о детях. Вместе с музыкантом Президент попал на концерт в середине выступления. Они пробирались сквозь ряды.

– Появился вот ребенок, – чеканил Адкин тоненьким, самоуверенным голоском. – Совершенно счастливы родители, что появился безо всякой посторонней помощи. Потому что коллектив – это святое дело, но есть все-таки вещи на свете, которые лучше делать своими руками.

Зал залился смехом. Президент указал на две головы во втором ряду. Музыкант прищурился и кивнул.

Президент, еще молодой, с челкой на правую сторону, поблескивал хитрыми глазами в сторону соседки. Соседка его была блондинкой с пышной прической а-ля Любовь Орлова и двумя тонкими бровями-полукружьями. Музыкант и Президент встали чуть поодаль от них.

– А вы тогда были моложе, – заметил музыкант.

Зал снова разразился хохотом. Сквозь смех Президент расслышал стихи. Стихи читал молодой Президент, читал сбивчиво, робко. Блондинка делала усилие, чтобы не улыбнуться.

– Нет без тебя мне жизни на земле. Утрачу слух – я все равно увижу… Услышу… – запнулся Президент. – Не помню. Забыл.

– Не начинайте, раз не знаете! – Блондинка снисходительно улыбнулась. – Это же Рильке! Как можно перевирать самого Рильке!

– Очей лишусь – еще ясней увижу! – шепотом подсказал Президент.

Адкин на сцене слегка выгнул спину, прижал руки к груди и громко фыркнул. Зал зааплодировал. Музыкант участливо спросил:

– И что же это за особа?

– Жена, – Президент помолчал, – бывшая.

– Отчего же бывшая? – осведомился музыкант.

– Стихи… забывал.

– Это дело ясное, – музыкант почесал макушку. – И чего, любите ее?

Президент посмотрел на блондинку. Потом на себя молодого.

«Нет, ну тогда… Тогда точно любил. Вон как смотрел. И волосы еще были. На голове. А сейчас?» – подумал Президент. Он погладил голову. Сейчас волос не было. Президент попробовал прислушаться к себе. Нервы были спокойны. «Впрочем, они всегда спокойны», – спокойно рассудил Президент. Мозги его за последнее время передумали столько, что больше туда не влезало. «Ну, значит и голова на месте. А сердце что?» – и Президент прислушался к сердцу. Как часы в гостиной, оно стучало тихо, мерно.

Президент подошел к блондинке.

– Здравствуйте. Вы, случаем, не горите? Вас не требуется потушить?

– А? – блондинка недоуменно поглядела на Президента. – Нет, благодарю, – она снова обернулась на молодого Президента. – Огонь, ты слышишь, начал угасать…

Президент обернулся на музыканта и отрицательно покачал головой. Тот лишь пожал плечами. Президент в последний раз посмотрел на молодого себя. Он совершенно забыл про Адкина. Он ничего не помнил про молодого самого себя. Все было красиво в концертном зале «Май» в тот вечер. И Адкин с накладным носом, с большими очками и, конечно, в костюме. И люди – сейчас-то они все, поди, старики. И блондинка, его жена, с этими ее словно нарисованными бровями. И он сам. И даже его волосы под светом ламп блестели как-то особенно красиво.

– Товарищи отцы и товарищи, грубо говоря, матери! – обратился к залу Адкин. – Отчитываясь, мы не можем не заметить, что, прыгая через скакалки и разного рода палочки, ваши дети таки допрыгались до подросткового возраста!

Спустя двадцать лет днем к Большому Кремлевскому дворцу подъехал черный лимузин. Из него вышел Серебров, открыл дверь и пропустил перед собой зрелого Президента. Тот, оправив пиджак, пригладив волосы на плешивевшей голове, прошел по красной, обитой по краям золотом ковровой дорожке, поприветствовал заметно оробевшего коменданта Кремля (тот, от волнения забыв, какой рукой необходимо отдавать честь, отдал ее обеими) и вошел в Кремль. В ту же минуту заиграли трубы, барабаны – зазвучал марш. Серебров набрал воздуха в легкие и, улыбаясь и стыдясь своей улыбки, побежал трусцой за зрелым Президентом.

Музыкант вместе с Президентом сидел на верхней ступеньке лестницы, по которой поднимался только что избранный зрелый Президент.

– Безвкусица, – фыркнул музыкант.

– А мне – нравится.

В просторной зале было уже много людей. В стены вжался почетный караул с винтовками, а на балконах трубачи выдували незамысловатую мелодию. Все светилось золотом в Большом Кремлевском дворце. Зрелый Президент ступал по красному ковру.