Он снова деликатно помалкивал. Ели не только ботинки и ремни. Отмечались случаи каннибализма — не часто, но было и такое. За это жестоко наказывали. Военные патрули расстреливали трупоедов на месте. Бывали случаи убийств с целью последующего поедания. Людей запирали в подвалы, расчленяли, варили в котлах…

— Я рад, Рита, что у вас все нормально, — сказал он, — жизнь восстанавливается, ужасы блокады больше не вернутся. Наши войска сейчас в Белоруссии, выходят на границу с Польшей, мы освободили практически всю нашу территорию. Осталось добить врага в его логове… Простите, это, наверное, похоже на сводку Информбюро?

— Немного, — она тихо засмеялась. — Я тоже рада, Олег, что с вами все в порядке. Вы ведь военный человек, постоянно рискуете… В каких войсках служите, если не секрет?

Он не решился дать правдивый ответ. Нет доверия у большинства советских граждан к людям его профессии. Главное управление контрразведки, особые отделы, НКВД — они не разбираются в этих тонкостях и просто всех боятся. Долго объяснять, что подавляющее большинство сотрудников борются с реальным врагом, а не с невиновными гражданами собственного государства. До 1943 года офицеры особых отделов и госбезопасности носили свою форму. После 1943-го — отличительные знаки тех частей, к которым были приписаны. В петлицах майора контрразведки поблескивали перекрещенные пушки — артиллерия. Чтобы не только враг не догадался, но и свои не знали…

— Артиллерийское управление, — скупо отозвался он. — Из действующей армии выбыл по ранению, теперь несем службу в тылу. Командировка в Ленинград — вот и решил проведать свою квартиру. Возможно, скоро переведут сюда, но пока служу в Новгороде. Это близко, — улыбнулся он, — всего лишь двести километров, пять часов на поезде.

— Вы не женаты? — спросила Рита.

— Нет, — покачал он головой. — А вы замужем?

Спросил и стушевался — получилось как-то глупо. Она совсем не похожа на замужнюю женщину. Возможно, разведенка или вдова…

— Не сложилось, — пожала плечами Рита. — До войны казалось, что еще рано, успею, да и не было на горизонте подходящей кандидатуры. Я ведь была очень требовательной и привередливой… Вы смотрите удивленно, Олег, — подметила Рита, — вас удивило, что я считала себя несозревшей для замужества? Да, я выгляжу ужасно, на вид мне далеко за сорок… Как вы думаете, сколько мне лет?

— Ну, не знаю, — смутился Березин. — Тридцать три — тридцать четыре…

— Двадцать восемь, — она засмеялась, наблюдая за его реакцией. — Ладно, все в порядке, не хочу вгонять вас в краску. Перед войной я окончила библиотечный факультет Ленинградского университета. А вам сколько? Вы тоже выглядите на сорок. Наверное, вам сорок и есть?

— Тридцать два…

— О, господи, простите… — что-то клокотнуло у нее в груди, она прижала руку к сердцу, — и смех, и грех, как говорится… Давайте считать, что, несмотря ни на что, мы неплохо сохранились, согласны?

— Договорились, — кивнул он. — Виноват, Рита, я должен идти. Еще увидимся.

— Подождите… — Она заколебалась. — Можно личную просьбу, Олег? Вы человек военный, целый майор, у вас, наверное, есть связи… Не могли бы прояснить судьбу моего отца — Грачева Николая Викторовича? Я не питаю надежд, уже смирилась, что хороших новостей не будет… — она поежилась, снова запахнула шаль, — просто мне нужно знать, вы понимаете?

— Хорошо, я попробую, — кивнул он. — Но не обещаю — как получится. Ответная просьба, Рита. Я оставлю ключ за косяком над дверью. Вы можете последить за квартирой? Я позднее напишу вам свой адрес полевой почты.

— Да, конечно, мне не трудно… Вам нехорошо? — забеспокоилась она.

Закружилась голова, ноги стали ватными. Как же не вовремя, черт побери! Такое с ним иногда случалось, и предугадать это было невозможно. Он оперся о косяк, перевел дыхание. Нательное белье прилипло к спине.

— Нет, все в порядке, Рита, такое случается, — он кисло улыбнулся. — Побочный эффект войны, знаете ли. Последнее ранение не прошло бесследно… Нет, в самом деле, все хорошо. — Он перевел дыхание и вышел из квартиры. — Еще увидимся, всего доброго.

Страшно разболелась голова. Хорошо хоть на этот раз без видений. Он добрался до своей двери, стараясь идти ровно и прямо — знал, что женщина смотрит ему вслед. Улыбнулся в ответ, прежде чем войти к себе, захлопнул дверь. И сразу прислонился к косяку. Била дрожь, голова трещала, как растопка в буржуйке.

Он сполз по косяку на пол, несколько минут сидел, дожидаясь окончания приступа. Это было обычное явление, настигающее без всякой закономерности — могло случаться каждый день, могло подарить неделю спокойной жизни.

Он отдышался, с трудом поднялся, доковылял до кровати и рухнул на нее, не раздеваясь. Взметнулась пыль, накрыла облаком, он лежал в этом облаке и кашлял. Пошарил в планшете, отыскал таблетку, с усилием проглотил. Слюны не было, в горле царила засушливая каракумская пустыня.

Через пару минут боль превратилась в умеренную. Он доковылял до окна, припал к подоконнику, закурил, забыв открыть окно.

Жизнь усиленно трепала. Смерть обходила стороной, но часто с интересом заглядывала в глаза. В 1941 году он весь октябрь провалялся в госпитале с осколочными ранениями. Фашисты блокировали Ленинград, а он валялся в медицинском учреждении на улице Жуковского, которое несколько раз подвергалось бомбежкам.

При артналете погибли почти все офицеры особого отдела, отдавшие приказ содействовать капитану Клыкову в вывозе музейных ценностей из Аннинского дворца. Погибли капитан Черемшин, майор Лыков…

Березин вернулся на службу в ноябре 1941-го. Служил в контрразведке Ленинградского фронта. «Невский пятачок», Шлиссельбург, окрестности станции Мга, занятой немцами.

Несколько раз советские войска предпринимали яростные попытки прорвать кольцо блокады. Но оно оказалось очень прочным. Отчаянный бой у Рабочего поселка № 4 — когда все офицеры секретного отдела попали в окружение вместе с потрепанным батальоном. Когда погибли все командиры…

Березин личным примером поднял бойцов в атаку. В том бою он не получил ни царапины, хотя люди вокруг него гибли десятками. Сотне бойцов удалось пробиться и даже захватить штабной немецкий транспорт и зазевавшегося майора, который на поверку оказался важной шишкой из Абвера.

Березина самолетом отправили в Москву — сопровождать ценного пленника. А назад в город на Неве он вернулся только в феврале — и то на несколько дней. Снова перевод в столичный регион, Волховский фронт, очередные безрезультатные попытки спасти Ленинград.

В 1942-м его перевели в Сталинград, в армию Чуйкова. Выжил и там, представлен к государственной награде. Выявлять вражеских агентов и диверсантов вошло в привычку. Бесславная Ржевско-Сычевская операция, потом Белгород, Орел, убедительная победа Красной Армии на Курском выступе, после которой немецкая армия уже ни разу не проводила значимых наступательных операций, а только пятилась на запад.