Он, замолчав, отстранился, окинул Марата с ног до головы каким-то почти восхищенным взором и перевел дух.

— Впрочем, я, кажется, немного старомоден в излиянии чувств. Но таков уж человек — не способен он обуздать накатившие эмоции. В веках не меняется его привязанность к душевной патетике. Теперь она нередко приобретает комичные, гротескные формы, однако не утрачивает актуальности. Позавчера случайно оказался свидетелем занимательного происшествия. Представь себе: похоронная процессия, букеты, венки, оркестр — безутешные родственники отдают последнюю дань уважения какому-то пожилому члену семьи. Дети, внуки, сватья, братья, девери, шурины длинной вереницей тянутся за гробом. Вдруг кто-то из музыкантов, споткнувшись, сбивается с темпа и вся мелодия, вздыбившись, замолкает. Маленький мальчик, лет восьми, в черном строгом костюмчике замирает на месте, топырит по сторонам ручки и выпучивает глазенки. Затем, выдвинув вперед, будто ящик комода, челюсть, голосом объевшегося элениума терминатора изрекает: «Что это было?»… Его папа, на вид человек интеллигентный, телесно скроенный до чрезвычайности субтильно, расправляет плечи, опускает лицо на уровень галстучного узла, походкой куклы-марионетки догоняет оркестрантов и выдает им тираду, похожую на цитату из Шекспировского «Гамлета» в вольном пересказе Доцента из «Джентльменов удачи». Публика внутренне рукоплещет, гордый за папу мальчуган пинает мыском ботинка дорожную пыль, примерно устыженные музыканты на рыдающей ноте заново въезжают в траурный марш.

Константин Романович рассмеялся и вновь хлопнул Марата по спине.

— Да что я тебя тут баснями развлекаю. Пойдем в дом. Будем завтракать с дороги. У меня сегодня настоящие говяжьи отбивные с кровинкой, приготовленные почти что по рецепту южноамериканских гаучо. Впрочем, иных гаучо не бывает… Пойдем, парень. Мясо в духовке еще горячее, будто специально дорогого гостя ждет. Разговоры потом разговаривать станем…

Они ели долго, с удовольствием, размеренно смакуя большие сочные куски посыпанных крупной солью и свежемолотым перцем отбивных, словно праздновали некую победу, смысл которой столь велик, что не терпит ни малейшей суеты в движениях и возбужденной многословности. Чинно орудовали прямо руками, игнорируя ножи и вилки, подбирая хлебом с тарелок облетающую поджаристую корочку, редко вспоминая о гарнире и банке маринованных огурцов. Перевели гору салфеток, опустошили хозяйский запас оливок, выпили литра два крепкого кофе.

Расправившись с завтраком, проследовали в гостиную и там уютно расположились в глубоких антикварных креслах, среди моделей каравелл, фрегатов и бригантин. Константин Романович, дав гостю краткую передышку, на правах старшего первым заговорил о деле:

— Думаю, настал момент услышать правду о произошедшем с вами в Карелии странном смертоубийстве. Одна голова — хорошо, а две — лучше. Может статься, я помогу тебе в битве за свободу и потерянное доброе имя. Ты ведь не экологически чистыми сосновыми шишками в столицу торговать приехал? Наверняка намереваешься уладить разногласия с законом… Сам понимаешь: других союзников, в силу известных причин, у тебя здесь нет. Доверься старому прозорливцу — не пожалеешь.

Почти без колебаний, Марат со всеми подробностями, ничего не упуская, рассказал историю гибели друзей и своих последующих скитаний по тайге Заонежья.

— Да… Попал ты, парень, в переделку. — Дослушав повествование до конца, с досадой констатировал хозяин дома. — Кто-то, грамотно просчитав ситуацию, назначил тебя козлом отпущения. Подобрал наиболее правдоподобную кандидатуру на роль взбесившегося в пьяном угаре бойцового пса. Специалист… Работал по системе: искал некий важный документ, убирал вероятных свидетелей и выставлял железобетонное прикрытие. Я присутствовал на Славкиных похоронах. Не все поверили в твою невиновность, многие тебя проклинали… Особенно Славкина жена. Она до сих пор убеждена, что ты убил ее мужа из зависти. Мол, Славка деньги умел зарабатывать, Ирокез с Владом — тоже; один ты бездельничал, книжечки почитывал, мышцы качал, и доски кулаками колол.

— Славка — деньги?! — Изумился Марат. — Ирокез с Владом — деньги?! Да откуда они у них? На поездку в Мексику Славка у меня двести «баксов» занимал. Потом по частям отдавал. А Колька с Владом вовсе…

— Колька с Владом свой маленький бизнес имели. Ты, пожалуй, один о нем не подозревал. — Перебил его Константин Романович. — Брали отступные с мелких торговцев наркотиками. Ирокез, наседая удостоверением, устраивал липовое задержание и обеспечивал показательное конвоирование преступника в КПЗ. Затем, дорогой разжалобившись и войдя в тяжкое положение задержанного, соглашался того отпустить. Но не задаром. Влад играл роль посредника. Оба оправдывались тем, что перепуганные ими сопляки и старушки к преступному промыслу более не возвращались. Считали себя чистильщиками общества…

Настоятель с силой провел ладонью по подлокотнику кресла.

— Племянник со своим патроном в клинике наладили конвейер незаконных коммерческих операций. Патрон теперь за бугром обретается. Думаешь, на какие средства Славка под Одинцово дачу строил? Настоящую барскую усадьбу, а не дачу! Заработков рядового хирурга на это явно было бы недостаточно. Видал ты ее когда-нибудь? Нет? То-то… Ты и тут не в курсе. Кстати, тебе туда на днях придется прогуляться, если мы хотим докопаться до причины известных событий. Подозреваю, она спрятана в толще подмосковного грунта!

Константин Романович встал со своего места, подошел к модели какого-то парусника, приподнял ее, что-то нажал в подставке и на лету подхватил выпавший оттуда листок бумаги.

— На. — Протянул он Марату небольшого размера чертеж. — Это копия детального плана сооружения. Измененная мною по просьбе племянника, когда тот приехал из Мексики. В подвале я лично спроектировал потайную комнату, доступ к которой осуществляется через подсобку на первом этаже или подземным ходом с улицы. Подземный ход замаскирован, вскрывать его нет смысла. Нам остается чулан. Думаю, в потайной комнате ты найдешь кое-что важное. Иначе, зачем Славка ее оборудовал и ото всех тщательно скрывал? Тебе долг в рассрочку отдавал, а каземат строил, торопился куда-то. Рабочих нанимал только издалека, но очень хорошо квалифицированных — денег не жалел.

Настоятель вернулся в кресло и, почесав правую бровь, напомнил собеседнику тогдашнюю удивительную трансформацию Славкиного характера:

— Племянник сильно изменился в последнее перед гибелью время. Просто до неузнаваемости. Стал вести себя как крупная шишка из Ватикана. Ходил, задравши нос, и говорил загадочными фразами со снисходительными интонациями в голосе.

Марат был ошеломлен. Друзья вели двойную жизнь, о которой он ничего не ведал. Мир рушился у него на глазах. Верные товарищи представали совсем в другом свете. Он почувствовал обиду и разочарование, как обманутый недобрыми одноклассниками простофиля. Это было очень горькое ощущение. Оно прожигало в груди сотни малюсеньких червячных ходов и поселяло там прожорливых личинок пристрастного самокопания.

Видимо, понимая состояние Марата, Константин Романович решил на сегодня прервать их общение.