– Нет. Мы тогда жили недалеко от Лондона, рядом с птичьим заповедником, и он просто подружился со мной. Наверное, чувствовал, что одинокий мальчик, который вечно сам по себе, нуждается в друге. Я много узнал тогда про птиц и зверей, населявших тамошние леса. Эти существа лучше и чище людей. У нас все слишком запутано.

Жас вернула фигурку Малахаю, и он благоговейно поставил ее обратно на полку, взяв оттуда другую: янтарный шар со сложным узором, вырезанным на поверхности.

– Тоже удивительная вещь. Азиатская печать. Раритет. Не важно, на какую часть нажать, – оттиск получится одинаковым.

Жас ожидала, что он сейчас достанет палочку воска и покажет. Она не сомневалась, что этим оттиском Малахай запечатывает личные письма. Так же, как лес вокруг, – этот дом, экспонаты коллекции, да и сам Малахай были как бы вне времени. А ее как раз занимали иные времена, древние легенды: те, исследование которых превратилось в поиски Святого Грааля. Именно это нас и соединяет, подумала Жас. Они больше не были врачом и пациентом – но связь осталась.

– …по крайней мере, на первый взгляд. – Он продолжал рассказывать о печати как ни в чем не бывало. – Но есть крошечные детали, видимые только через лупу, отличающие одну конфигурацию от другой. Каждая – уникальна.

Малахай взял шар и покатал его между ладонями.

– Глаза лгут.

– Ты ответишь на мой вопрос?

– Тео был сложным подростком.

– Да. Я тоже.

– Вы очень плохо влияли друг на друга.

– Я такого не помню. Мы дружили. Там, в клинике, он был моим единственным другом. Настоящим другом.

Малахай вздохнул.

– Тебе придется принять это на веру, Жас. Врачебная тайна. Я не могу рассказать тебе детали – но поверь, общение с Тео для тебя опасно. Не имею права объяснить, почему. Но это так.

Девушка посмотрела на него, пытаясь прочесть хоть что-то в выражении его лица. Тщетно.

– Друиды верили в перерождение душ, – сказала она, не отводя взгляда от полупрозрачного янтарного шара, который Малахай все еще держал в руках. Казалось, в его сердцевине живет мягкий теплый огонь.

– Верили.

– Если я поеду, то обязательно поделюсь с тобою всем, что узнаю о мифах. Могу поискать подтверждения не только своих гипотез, но и твоей.

– Перерождение – не легенда. Знаешь, о том же самом я разговаривал с Гриффином Нортом. Каких-то пару месяцев назад.

Жас постаралась не вздрогнуть. Но к горлу подступили слезы. Нельзя сейчас думать о Гриффине! Эта рана еще болела. Он уже не часть ее жизни, и им никогда не быть вместе. Он рядом с женой и маленькой дочкой. Он принадлежит им.

Она глубоко вдохнула.

Соберись.

– Я поищу подтверждение твоей теории – так лучше? – спросила она, не давая мыслям разбегаться. – Может быть, на острове что-то осталось…

Жас знала, как Малахай рвется найти один из легендарных артефактов, с помощью которого можно разбудить память о прежних жизнях. Некоторые исследователи предполагали, что четыре – шесть тысяч лет назад в долине Инда мистиками были созданы инструменты для медитаций, помогающие людям входить в состояние глубокого транса, во время которого они получали доступ к памяти о прежних рождениях.

Считалось, что таких реликвий всего двенадцать. Двенадцать – мистическое число; оно повторяется, рассуждал Малахай, в различных религиях и в природе. Двенадцать артефактов, позволяющих пробиться сквозь мембрану времени.

Малахай полагал, что за последние годы два артефакта были найдены. Первый – несколько драгоценных камней, а второй – флейта, изготовленная из человеческой кости. Найдены – и почти сразу потеряны. Третий артефакт – благовоние, которое включало обонятельную память организма, – тоже недавно всплывал на поверхность и тоже исчез. Но молва об этих реликвиях продолжала разрастаться. Рассказывали, что ради них убивали; что на их поиски транжирились родовые состояния. Их разыскивали охотники за сокровищами, а честным наивным коллекционерам ловкачи предлагали купить за сумасшедшие деньги «единственный подлинный экземпляр». Снимались приключенческие ленты, писались триллеры. Сочинялись сюжеты о том, как эти инструменты древних служили сегодняшнему злу.

Именно в этом воплотился Святой Грааль Малахая. Он вожделел его так же, как иные вожделеют власти и денег.

– Не пытайся подкупить меня, твое благополучие гораздо важнее, – сказал он.

– Как интересно. Мне казалось, что важнее тех артефактов для тебя ничего нет.

– Мне больно это слышать, Жас. Ты в самом деле считаешь, что я способен принести твою безопасность в жертву древнему экспонату?

Отсвет каминного огня падал на его лицо. Задай он ей вопрос еще мгновение назад, она не знала бы, что ответить. Малахай не просто исследовал реинкарнацию; он глубоко верил в идею перерождений. Именно по этой причине Самюэльс оказался в девяностые годы в швейцарской клинике Бликсер Рат.

Подобно Карлу Густаву Юнгу, Малахай полагал: то, что традиционная психиатрия считает расстройством личности и пытается лечить, является на самом деле шрамами, нанесенными в предыдущих рождениях. Память об иных существованиях поднимается из глубин сознания и вызывает страхи, фобии, повышенную тревожность, даже появление второго «я». Если бы можно было проследить неразрешенные конфликты прежних жизней и разрешить их, в теперешнем рождении личность сумела бы исцелиться.

Малахай приехал в клинику, поскольку регрессионная терапия была частью ее лечебной программы. Используя гипноз, он изучал недавнее и отдаленное прошлое пациентов. Похороненное прошлое. Жас не очень подходила для этого: даже под гипнозом она не могла забраться в память глубже, чем к воспоминаниям о собственном детстве.

Идею реинкарнации нельзя было назвать страстью Малахая – в этом была вся его жизнь. Девушку всегда восхищали пыл и глубокая вера, с которой он занимался исследованиями. Она даже слегка завидовала: у Малахая была та точка отсчета, которой недоставало ей самой. Жас всегда хотела принадлежать к категории людей, точно знающих, в чем заключается их главное дело; людей, хранящих неизменную верность призванию.

Ее же одинаково привлекали разнообразные религии, мифы и легенды – хотя сама она не верила ни во что. Если уж совсем жестко, то по-настоящему Жас была уверена только в одном: как бы ты ни любил и ни заботился о близком тебе человеке – будь то друг, родственник или возлюбленный, – все равно рано или поздно тебя предадут. Ни в чем – и ни в ком – нельзя быть уверенным. Время и пережитые испытания сделали из нее циника.

«В поисках мифов» – и книга, и телепрограмма – были как раз таким циничным взглядом на мифологию. Разумеется, все эти истории имели ценность – как собрание метафор. Но самым главным и самым трудным было выяснить ту хрупкую основу, на которой зиждились мифы. Жас надеялась проследить хотя бы некоторые из них до конкретного человека или события, породившего его, и продемонстрировать, как то немногое, что было действительным зерном истины, преувеличивалось и романтизировалось, превращалось в сказку. Если ей удастся сделать это, она поможет людям избежать муки обманутых ожиданий. Избавит их от глупого стремления мечтать о несбыточном.