поисках согласия с самим собой Евгений Петров отправлялся в военные командировки. Но и здесь ему не повезло: первые его репортажи были с захватнических сталинских войн – финской 1939 года и “освободительной” кампании 1940-го.

Если бы Ильф не умер в 1937-м, а Петров не погиб в 1942-м, они едва ли пережили бы послевоенные репрессии, еще более обильные и массовые, чем в конце 1930-х. После своей поездки в Штаты, результатом которой стала “Одноэтажная Америка”, они зачем-то сочли необходимым написать письмо Сталину об устройстве павильонов Голливуда, которое стоило бы позаимствовать. У вождя это письмо вызвало раздражение.

Двух писателей, единственных из советской плеяды, которых выделял даже желчный Владимир Набоков (назвал их в интервью 1966 года “поразительно одаренными” и нашедшими способ обойти цензурные рогатки), в самые темные годы советской истории поджидала смерть после смерти.

В 1947-м, к тридцатилетию советской власти, издательство “Советский писатель” переиздавало некоторые наиболее значимые книги эпохи, и в их число вошли “Двенадцать стульев” и “Золотой теленок”. Что тут началось! Записка Фадеева Сталину и Маленкову: “вредная книга”, “она является клеветой на советское общество”, “авторам… присущи были буржуазно-интеллигентский скептицизм и нигилизм”. Записка Агитпропа ЦК Маленкову с разбором “пошлых острот”, самой ужасной из которых оказалась “Вот наделали делов эти бандиты Маркс и Энгельс”. Постановление секретариата ЦК ВКП(б), выговор критику Анатолию Тарасенкову, редактору отдела советской литературы, истерика Александра Фадеева… Мария Белкина, писатель и жена Тарасенкова, вспоминала: “Тираж книги пошел под нож. Тарасенкову влепили выговор. Фадеев после заседания – в запой, «водить медведя», как говорил Твардовский”. А ведь Фадеев, замечает Белкина, обожал Ильфа и Петрова и, “как мальчишка, до слез смеялся, цитируя наизусть куски”.

В сущности, соавторы сами предрекли свой конец. Евгений Петров писал, что он не помнит, кто во время командировки в Америке сказал эту фразу, скорее всего, Ильф: “Хорошо, если бы мы когда-нибудь погибли вместе, во время какой-нибудь авиационной или автомобильной катастрофы”. Так оно, в сущности, и произошло, несмотря на то что физическую смерть Ильфа от физической смерти Петрова отделяло пять лет.

Ильф и Петров – писатели оттепели. Возникшие в период НЭПа и пережившие свое второе рождение в 1950-е. Реабилитация бессмертных романов пришла одновременно с реабилитацией жертв сталинского террора – книги были переизданы в 1956-м и дальше подписывались в печать бесчисленное множество раз. На них выросло поколение оттепели и еще несколько генераций, определявших, кто здесь свой, а кто чужой, по знанию “матчасти” – цитат из Ильфа и Петрова. Такую же роль отчасти играли братья Стругацкие, Бабель, Булгаков.

Впрочем, зарисовки и фразочки Ильфа и Петрова не знают временных ограничений. Взять хотя бы вот эту, из “Записных книжек” Ильфа, чувствовавшего приближение убийственного “кирпича”: “Край непуганых идиотов. Самое время пугнуть”. И в другом месте: “Тяжело и нудно среди непуганых идиотов”.

“Но ведь он мастер, мастер?”

Синяя “Библиотека поэта”. Симонов, толстый Маршак, соответствующий образу поэта в жизни. Ахматова 1976 года издания, уже с “Поэмой без героя”. Недоставало в собрании Пастернака с предисловием Андрея Синявского, но это сокровище было мною найдено после многолетней охоты в букинистических. Одни и те же стихи в разных изданиях действительно выглядят и читаются по-разному. Не зря я столько усилий положил, чтобы отыскать сборник Ахматовой 1965 года, где еще нет “Поэмы без героя”, но есть большой фрагмент из нее – “Девятьсот тринадцатый год”. Вот и с Пастернаком та же история. А самый тонкий томик “Библиотеки поэта”, который тоже вдруг начал появляться в московских букинистических магазинах, – Мандельштам.

И синий с предисловьем Дымшица

Выходит томик Мандельштама.

Сергей Гандлевский. “Элегия”. 1985

В декабре 1956 года известный ленинградский филолог Ефим Эткинд решил порвать отношения с другим известным ленинградским филологом Александром Дымшицем в связи с тем, что тот присоединился к кампании травли Владимира Дудинцева за роман “Не хлебом единым”. Но Дымшицу было что ответить. “Поглядите на те два фонаря, – сказал он Эткинду. – На одном из них будете висеть вы, на другом я – если мы будем раскачивать стихию… Только твердая власть может защитить нас от ярости народных масс”. Фактически литературный критик, всегда следовавший за любым прихотливым изгибом линии партии, повторил на свой лад слова Михаила Гершензона в “Вехах” о власти, “которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной”.

Как и любой привластный критик тех лет, тот же, скажем, Анатолий Тарасенков, Дымшиц знал и любил выдающихся писателей и поэтов XX века. Тарасенков обожал Бориса Пастернака, собирал все его книги, но и травил его, когда надо было. В 1957-м Дымшиц сообщал публике, что “проявление ревизионизма в нашей среде сказывается в прославлении Хлебникова, Цветаевой и Мандельштама”, но в 1973 году он же сделал все возможное, чтобы том Осипа Мандельштама в большой “синей” серии “Библиотеки поэта” увидел свет. Том истерзанный, с исключенными стихотворениями, с изощренно-советским длиннющим предисловием Дымшица, словно бы извинявшимся за то, что столь противоречивую фигуру печатают в столь престижной серии. Но, пусть и обрезанное, собрание стихов Мандельштама впервые с 1928 года увидело свет официально, а не в самиздатском переплете на папиросной бумаге.

“Мы живем, под собою не чуя страны” превратилось в мем, применимый и к нашим временам. Проблем с изданием Мандельштама нет. Больше проблем с чтением и пониманием тех культурных слоев, десятки которых скрыты в каждой его строфе.

В начале 1970-х Дымшиц снова разругался с Эткиндом в связи со статьей в “Вопросах литературы”, где критик как бы легализовал некоторые тезисы предисловия к еще не вышедшему тому Мандельштама. Смысл резкой отповеди придворного критика либеральному критику, чья позиция становилась все более открытой и в результате привела к вынужденной эмиграции, сводился к следующему: да, я, Дымшиц, положил свою репутацию на алтарь официального издания Мандельштама. Да, извратил смысл и подтекст антисталинских стихов, выдав их за антиимпериалистические, но книга-то выйдет в свет.

Логика в этих рассуждениях, хотя и несколько специфическая, была. Решение об издании тома Мандельштама было принято секретариатом правления Союза писателей в… 1960 году. Впервые собрание стихов попало в издательский план в 1961-м. Менялись авторы предисловий. Сменился за десятилетие куратор большой серии “Библиотеки поэта” – от пугливого до запуганного. Был готов макет, вычитывалась корректура – 1966-й, 1967-й, 1968-й… Уже вышла в издательстве “Искусство” книжечка с эссе “Разговор о Данте” Мандельштама, а решения о публикации тома стихотворений все не было.

В 1971-м проверенный и закаленный временем Дымшиц написал предисловие, но