Она широко улыбнулась:

— У тебя тоже. Как и раньше, твои волосы нуждаются в стрижке.

Он ухмыльнулся:

— А ты, как всегда, консервативна.

— А ты, как всегда, непредсказуем.

Он коротко одобрительно рассмеялся, ей так нравился этот смех.

— Ты стала мягче, — решил он, — раньше ты была суровее.

— Это ты стал сдержаннее.

Он пожал плечами:

— Мне было когда-то всего двадцать.

— Стареешь, Старбак? — Она пыталась перевести все в шутку.

— Это неизбежно. — Он снова заглянул ей в глаза. — Это игра для молодых.

— Готов для инвалидного кресла? — Она рассмеялась и дотронулась ласково до его щеки, но быстро убрала руку, увидев, как его глаза потемнели. И попыталась разрядить вновь возраставшее напряжение. — У тебя ведь не было проблем, когда ты разгромил Байжлоу в полуфинале. Ему сколько, двадцать четыре?

— Мне понадобилось семь сетов. — Он вытащил руку из кармана и осторожно стал гладить тыльной стороной ладони ее шею.

— Но тебе всегда нравилась именно продолжительная игра.

Он чувствовал, как она нервно сглотнула под его рукой, видел, что ей с трудом удается сохранять спокойствие.

— Вернись ко мне, Эшер, — с трудом выговорил он, отлично зная, чего ему стоила эта просьба.

— Я не могу.

— Не хочешь, — поправил он.

Кто-то приближался, послышалась итальянская речь, потом взрыв смеха. В клубе заиграл оркестр, коверкая безбожно популярную американскую мелодию. Эшер чувствовала пряный сладкий запах герани из цветочных горшков, стоявших на подоконниках распахнутых окон. Она помнила, о, слишком хорошо помнила те незабываемые сладкие моменты близости с Таем. Стоит только переступить невидимую черту… и все вернется. Но вместе с близостью вернется и прежняя боль.

— Тай, — поколебавшись, она убрала его руку со своей шеи, — я прошу перемирия. Давай пока прекратим эту борьбу для общего блага, — и добавила, когда он сильно сжал ее пальцы: — Нам обоим предстоит финал, и такое напряжение только повредит.

— Вернемся к этому позже? — Видя, что Эшер колеблется, Тай поднес ее руку к губам, не отрывая от нее взгляда. — А в Париже вернемся к нашему разговору.

— Но я не имела в виду…

— Мы решим здесь и сейчас, Лицо. Но без этого не расстанемся. — Он вновь ухмыльнулся, как будто бросая вызов и уже предвкушая победу. — Так что выбирай: сейчас или потом.

— Ты просто невыносимо настойчив, как всегда.

— Вот именно, — ухмылка стала шире, — поэтому я номер один.

Она невольно рассмеялась и перестала вырывать руку.

— Перемирие, Старбак?

Тай погладил большим пальцем костяшки ее пальцев.

— Согласен, но при одном условии. — И, почувствовав настороженность, продолжал: — Только один вопрос, Эшер. Ответь мне всего на один вопрос.

Она попыталась выдернуть руку, но потерпела неудачу.

— Какой вопрос? — В голосе прозвучало нетерпение.

— Ты была счастлива?

Она замерла, пока картины прошлых лет вихрем проносились в голове.

— Ты не имеешь права…

— У меня есть право, — прервал ее он, — и я собираюсь узнать правду. И ты скажешь ее. Я слушаю.

Эшер смотрела на Тая и пыталась противостоять его напору. Но, почувствовав, что у нее больше не хватает сил, произнесла слабо:

— Нет, — и повторила: — Нет.

Он должен был ликовать, но почему-то почувствовал себя несчастным. Выпустив ее руку, огляделся:

— Я найду тебе такси.

— Нет, не надо. Я хочу пройтись.

Он смотрел, как она вступила в полосу уличного света. Миновала ее и снова пропала в темноте.

Улицы все еще были оживленными. Машины проносились мимо со скоростью, которой, вероятно, гордились европейские города. Маленькие быстрые машины и сумасшедшие такси. Веселые компании брели по тротуару в поисках еще открытых оазисов ночной жизни.

Таю казалось, что он слышит в шуме Вечного города эхо собственных шагов. Наверное, потому, что за прошедшие века огромное количество людей ходило по его улицам. Он не особенно интересовался историей и традициями. Историей тенниса, может быть. Гонзалес, Гибсон, Перри — эти имена больше значили для него, чем Цезарь, Цицерон или Калигула. Тай редко вспоминал даже о своем прошлом, тем более о прошлом древних, он был человеком настоящего. И пока Эшер не вернулась в его жизнь, почти не думал о будущем.

В юности он был сосредоточен на своем будущем, он мечтал и представлял, как будет жить, если удастся воплотить мечты. Но вот они сбылись, и теперь он просто наслаждается каждым днем. Но призрак будущего не оставлял его, а прошлое тоже недалеко ушло.

В десять лет он был сгустком энергии. Смышленый, худенький, он рос уличным мальчишкой, умел за себя постоять, если требовалось, и выйти сухим из переделок. Выросший в бедном районе Южного Чикаго, со своими суровыми законами, он рано узнал изнанку жизни. Тай впервые попробовал вкус пива, когда ему следовало изучать начальный курс математики. Его спасло от падения и поглощения улицей врожденное чувство неприятия ее законов. Ему не нравились и не внушали доверия уличные банды. Гангстеры не имели привлекательности в глазах Тая. Он не хотел быть ни их вожаком, ни участником. Но тем не менее мог, как многие, выбрать преступный путь, тот или иной, если бы не его любовь к близким.

Его мать, которую он обожал, решительная спокойная женщина, ночами зарабатывала уборкой офисов, и еще была сестра на четыре года его младше. Он нежно любил ее и чувствовал за нее ответственность. Отца не было, и память о нем стерлась еще в раннем детстве. Он всегда считал себя главой семьи со всеми вытекающими отсюда обязанностями и правами. Никто не воспитывал и не направлял его. Из любви к семье он учился и держался в стороне от проблем с законом, хотя это было нелегко и несколько раз Тай был близок к тому, чтобы его нарушить. Он был совсем еще мал, когда дал себе клятву, хотя тогда не совсем понимал, как трудно будет ее выполнить. Клятва была в том, что однажды он вытащит мать и сестру из нищеты, купит им дом и избавит мать от тяжелой работы. Неясна была картина, как именно он это сделает, только результат. Ответ нашелся в ракетке и мячике.

На десятый день рождения Ада Старбак подарила сыну дешевую теннисную ракетку с нейлоновыми струнами. Она купила ее по какому-то наитию. Решила подарить своему мальчику что-нибудь более интересное, чем носки или белье. Ракетка была как символ надежды. Ада видела вокруг себя слишком много мальчишек, попадающих в банды. Она знала, что ее Тай отличается от остальных. Он не любил компании, был одиночкой. С помощью ракетки можно занять свободное время. Бейсбол и футбол требовали партнеров, чтобы отдать пас или поймать мяч. А теперь Тай мог просто использовать для игры бетонную стенку. Он стал бить об стенку — сначала просто от нечего делать. Все равно не было занятия лучше. И в переулке между двумя зданиями он мог бить в стенку, забрызганную краской с надписями вроде «Диди любит Фрэнка» и другими менее романтичными изречениями. Это было его импровизированное игровое поле.