Я окинула их негодующим взглядом:

– Нет, нет, нет. Я не хочу быть принцессой.

– С читай, что тебе не повезло! – сказал Боггс. – Но мы твои опекуны и поэтому будем обучать тебя по Кенсингтонской системе, несмотря на твое желание!

– Начнем с этой отвратительной одежды, – сказал Алсер и брезгливо потрогал мое платье. – Первое правило Кенсингтонской системы: только лучшее!

С этого момента, по их мнению, я должна с утра до вечера носить бальные платья и быть идеально накрашенной. Я вырывалась и царапалась, но все было бесполезно. Они затянули на мне корсет, который впился в бока так, что я едва дышала, а потом натянули узкие туфли на высоком каблуке, которые до крови впились в мои лодыжки, так сильно, что я завыла от боли. После этого они сожгли мою одежду в середине гостиной и заставили меня смотреть на это.

– На сегодня достаточно. Первый урок окончен, – крикнул Алсер. – Возвращайся в свою комнату.

Они снова оставили меня в темной спальне, но на этот раз мое тело разрывалось от боли так, что я не могла ни пошевелиться, ни заснуть. Дорогой дневник, какие мучения они приготовили для меня на завтра?

День 2

Когда утром я спустилась с Боггсом и Алсером вниз, то пришла в ужас от увиденного: все окна были заколочены, а двери закрыты на замок.

– Что вы наделали? – воскликнула я. – Как мне теперь выходить на улицу?

– Тебе не надо никуда выходить! – рявкнул Боггс. – Второе правило Кенсингтонской системы: дом принцессы – ее крепость!

С этого момента я буду сидеть взаперти в Кенсингтонском поместье от рассвета до заката. Я стану узником в своем собственном доме и не покину его, пока не выйду замуж.

– Вы не сделаете этого! – зарыдала я. – Когда мои друзья узнают…

– С этого момента у тебя нет друзей, – злобно хихикнул Алсер. – Третье правило: достойная леди всегда одна!

Отныне мне нельзя ни с кем разговаривать, даже со слугами, только с Боггсом и Алсером. Если кто-то заговорит со мной или даже окажется со мной в одной комнате, его сразу уволят. Боггс и Алсер установили на стенах сотни зеркал, чтобы слуги всегда могли заметить, что я приближаюсь.

Это стало последней каплей. Мои родители научили меня драться до конца за свои права. Я гневно топнула ногой:

– Вы негодяи! Я этого не потерплю! Убирайтесь из моего дома… или вы пожалеете, что однажды пересекли границы Кенсингтона.

Боггс рассмеялся:

– Мы твои опекуны, глупая девчонка. Пока тебе не исполнится восемнадцать, ты будешь делать все, что мы скажем. И запомни главное правило Кенсингтонской системы: молчание – золото.

Дорогой дневник, это самое отвратительное правило. Отныне мне запрещены все разговоры. Если я с кем-то заговорю, меня накажут. Случайное слово, песенка, вскрик при падении – запрещено все!

Я взорвалась:

– Наказывайте. Я никогда не сдамся. Я буду бороться до конца.

Боггс и Алсер пришли в бешенство. Они выпороли меня до крови и закрыли в спальне.

– Пусть это будет тебе уроком, – проговорил Алсер через замочную скважину. – Наберись манер, если хочешь выйти замуж за принца.

О дневник! Мое тело болит, как никогда раньше, но я должна оставаться храброй. Я должна бороться! Если я перестану сопротивляться, то кто знает, что меня ждет? Буду, как фарфоровая кукла, целыми днями сидеть в полной темноте и тишине? Мама, папа, дайте мне сил победить их. Я не позволю им победить. Не позволю!

День 3

Я объявила войну Боггсу и Алсеру.

Сегодня утром я разбила все зеркала в доме, выбила заднюю дверь и выбросила бальные платья в озеро. Конечно, опекуны быстро поймали меня, обругали и пинками загнали обратно в дом. Затем они сорвали со стен портреты моих родителей и разорвали их у меня на глазах. А потом еще раз выпороли меня за непослушание.

Я горько плакала. Все слуги, с которыми я росла, которых любила с самого детства, были уволены за то, что пытались остановить негодяев.

Мое сердце разрывается от боли и тоски, но я не могу остановиться и позволить им выиграть! Я должна бороться!

День 4

Сегодня я делала все, чтобы нарушить все правила Кенсингтонской системы. Я бегала по дому и орала как резаная. Я разбила все окна и размазала макияж по лицу. Боггс и Алсер снова и снова наказывали меня. Они даже забрали мою кровать и перестали меня кормить. Хорошо, что я надежно спрятала этот дневник. Кто знает, что бы они сделали со мной, если бы узнали о нем?

А сейчас я слышу, как они внизу пытаются придумать новое ужасное наказание, которое должно меня сломить, но у них ничего не получится, ведь я из рода Кенсингтонов! И пока в моем сердце живет любовь моих родителей, меня не сломить!

НИКОГДА.

День 10

О дневник! Как же я ошибалась!

Я с трудом пишу эти строки, потому что моя рука сильно дрожит. Пять дней назад Боггс и Алсер вытащили меня из спальни. На этот раз они почему-то улыбались.

– Ты очень непослушная, – сказал Алсер. – Мы долго думали и наконец придумали, как наказать тебя. Это что-то! Скажи-ка мне, Боггс, чего люди боятся больше всего на свете?

– Золотых рыбок! – ляпнул Боггс.

– Нет, идиот! – сказал Алсер. – Одиночества и темноты! Они боятся, что будут кричать и молить о помощи, а их никто не услышит.

Мое сердце замерло от страха. Они повели меня по длинному коридору, в конце которого я увидела пробитую в стене дыру.

– Мы раскрыли небольшой секрет этого поместья, – сказал Алсер. – Оказывается, все стены внутри дома полые. Места там достаточно много, чтобы с трудом протиснуться одному человеку, но не более того. Внутри тесно, темно и полно пауков, а пол завален крысиными костями.

Негодяи затолкали меня в дыру.

– Отныне ты будешь жить здесь, – сказал Боггс. – До тех пор, пока не станешь пай- девочкой.

– Для начала пять дней. Потом посмотрим, – сказал Алсер. – Если проголодаешься, то можешь есть насекомых. Их там много.

Я закричала и попыталась вырваться, но силы были слишком неравны. Они закрыли дыру шкафом, и я осталась в полной темноте.

О дневник! Как мне описать свои мучения? Коридор кажется бесконечно длинным, но места настолько мало, что ты не можешь повернуться. Когда ты протискиваешься между стенами, они давят на тебя и царапают так сильно, что кожа сдирается до крови. Под ногами бегают крысы, а по лицу ползают пауки. От пыли ты задыхаешься и постоянно чешешь глаза. О, как же мне больно!