Но самое ужасное – темнота. Кажется, что она везде. Ты можешь кричать и стучать в стену, но никто тебя не слышит и не придет на помощь. Все, что тебе остается делать, – это идти вперед и искать лазейку. Но ее, конечно, нет.

Через пять дней и ночей, проведенных в аду, Боггс с Алсером выпустили меня и сразу заперли меня в спальне. Я проплакала несколько часов. Слава Богу, у меня есть дневник, и, слава Богу, я могу рассказать о том, что эти монстры делают со мной! Надеюсь, мои записи однажды помогут отправить их за решетку. Я буду писать обо всех их злодеяниях.

Мысль о возвращении в стену просто ужасна, но я должна быть сильной. Они меня не сломают! Я буду драться до конца!

А если я не смогу… что со мной будет?

Я в ужасе отложил дневник в сторону и попытался осознать прочитанное. Как двое взрослых мужчин могли запереть двенадцатилетнюю девочку в стене? Неужели я сейчас слышал те самые шорохи и скрежет ногтей? Неужели она до сих пор там?

Но это невозможно. Элиза Кенсингтон написала дневник почти сто лет назад. Она давным-давно умерла! Она никак не может сейчас жить в стене.

А что, если…

Нет, я не верю в призраков! Должно быть какое-то простое и разумное объяснение. Может быть, она спаслась, а ее мучители отправились в тюрьму?

Но чем дольше я просматривал дневник, тем больше сомневался в правильности своей версии. Почерк постепенно становился все менее разборчивым, а предложения – все более бессвязными. Кроме того, Элиза могла ничего не писать по несколько дней и даже недель.

Наконец я добрался до последней записи. Она была нацарапана в углу последней страницы и едва читалась.

День 1432

Темнота. Это все, что я знаю. Боггс и Алсер побеждают. Я начинаю сходить с ума.

Я больше не могу жить в стене, не могу терпеть боль, не могу есть насекомых. С меня хватит. Они меня сломали.

Из поместья нельзя сбежать. Я должна стать принцессой, как они этого хотят, иначе я сойду с ума. Надеюсь, кто-нибудь найдет этот дневник и узнает, что тут произошло. Надеюсь, я не зря страдала.

О мама, папа, простите меня!

– Вы кричали, сэр?

Я вздрогнул от испуга. Джаспер стоял в дверях.

– Простите, что так долго, – сказал он. – Я варил яйца для рождественского ужина.

Он поднял блюдо, в котором лежало не меньше сотни вареных яиц.

– Джаспер, – сказал я дрожащим от волнения голосом, – что за…

– Не желаете яиц, сэр?

Джаспер протянул мне блюдо.

Я отрицательно замотал головой.

Он сел рядом со мной:

– Прошу прощения за шум, сэр. В Кенсингтонском поместье сложно заснуть из-за шорохов, скрипов и завываний. Когда-то это был самый красивый и роскошный дом в округе, но сейчас гости обходят его стороной. Шум и связанная с ним трагическая история отпугивают людей. Такие истории вообще редко стираются из людской памяти.

Мои глаза расширились от удивления.

– Хотите сказать, что Элиза Кенсингтон…

Джаспер ловко очистил яйцо:

– Вижу, вы нашли ее дневник. То, что эти люди сделали с ней, просто зверство. Боггс и Алсер держали Элизу внутри стен неделями. Она бродила из конца в конец дома, царапала стены и рыдала. Любой сойдет с ума в подобной ситуации. Вскоре Кенсингтонская система сработала, и Элиза перестала сопротивляться. Потом она перестала говорить и в конце концов перестала думать. Она целыми днями сидела на одном месте, словно фарфоровая кукла, и ничего не делала.

Совершенно ошеломленный, я смотрел на Джаспера и пытался подобрать нужные слова.

– Джаспер, вы хотите сказать, что всю ночь меня пугал призрак двенадцатилетней девочки, которую замучили до смерти?

Джаспер внимательно посмотрел на меня, а потом рассмеялся:

– Простите, сэр, я постоянно забываю, что вы почти ничего не знаете о Кенсингтонском поместье. Полагаю, что произошло с Элизой, когда ей исполнилось восемнадцать лет, вам также неизвестно?

Я отрицательно покачал головой.

Джаспер улыбнулся:

– Видите ли, когда девочка подросла, новости о красивой молодой леди из Кенсингтонского поместья разлетелись по всему свету. Боггс и Алсер с нетерпением ждали предложений от женихов, и, разумеется, однажды утром, в день совершеннолетия Элизы, к ним явились гости. Это был целый полк солдат с гербами Лютгенштейнов, самой богатой и влиятельной королевской семьи в мире!

– Добрый день, джентльмены, – сказал посланник. – Я пришел за молодой леди Элизой.

Элиза сидела в углу, отрешенная и безразличная ко всему происходящему. Казалось, она даже не замечала появившихся в поместье солдат.

– В от она! Стопроцентная идеальная принцесса, – воскликнул Алсер и довольно потер руки. – А где же он? Где же везунчик принц Лютгенштейн?

– Он умер, – сказал посланник.

– Как умер? – смущенно спросили дядюшки.

– Вместе с королем, королевой и другими детьми. Вся королевская семья в прошлом году погибла в результате крушения дирижабля. Двоюродные и троюродные братья и сестры, бабушки, дедушки, внучатые племянники… погибли все до одного. Мы потратили несколько месяцев на поиски последнего потомка Лютгенштейнов.

Боггс и Алсер пришли в ярость от этой новости.

– Зачем ты тогда тратишь наше время? – спросил Боггс. – Мы не можем выдать Элизу замуж за мертвеца.

Посланник улыбнулся:

– Джентльмены, мы явились сюда не ради заключения брака. Мы здесь, потому что мама этой леди, – он указал на Элизу, – была родственницей Лютгенштейнов, а это значит, что Элиза – единственная законная наследница трона.

Весь полк склонился перед Элизой. Боггс и Алсер были на седьмом небе от счастья.

– Мы сделали это, Боггс! Ну и повезло же нам! Королева самой богатой страны на свете! Мы сказочно богаты!

– Да неужели?

Оба злодея обернулись и уставились на Элизу. К их удивлению, она встала с кресла и в ее давно погасших глазах впервые за много лет вспыхнул огонь.

– Сядь на место и заткнись, девчонка! – сказал Боггс. – Мы твои опекуны и…

– Больше нет. Сегодня мне исполнилось восемнадцать, и, значит, теперь я сама принимаю решения. И я прослежу за тем, чтобы таким негодяям, как вы, не досталось ни единого пенни.

Дух Элизы никуда не делся, он просто научился хорошо прятаться. Он поселился в глубине ее сердца, там, где его никто не мог достать, там, где жила любовь ее родителей, и всегда ждал подходящего момента, чтобы вырваться на свободу.

Алсер рванулся к Элизе с криком:

– Ах ты, неблагодарная!