Я с раскрытым ртом прислушивался к разговору. Полисмен положил трубку, отдал мне права и сказал:

– Чтобы больше такого не было. И если я еще раз поймаю вас на превышении скорости…

Я поспешно закивал и, проводив его взглядом, спросил у служащей:

– Где Фил Ливант?

– Дирижирует оркестром, но кто-то ждет вас в кабинете управляющего.

В кабинете сидел невысокий, вертлявый, хорошо одетый мужчина лет пятидесяти.

– Так это и есть наш вундеркинд? – спросил он, увидев меня. – Я Брент. Работаю в «Т.Б. Хармс».

«Т.Б. Хармс» в то время было одним из самых крупных музыкальных издательств в стране.

– Вашу песню услышали в Нью-Йорке, – продолжал он, – и наше издательство хотело бы ее опубликовать.

Мое сердце пело от радости.

– Есть только одна проблема, – поколебавшись, пробормотал он.

– Какая именно?

– Издатели считают, что Фил Ливант недостаточно известен, чтобы представлять вашу песню. Тут нужен кто-то поважнее.

Вот так удар! Я не знал никого поважнее…

– Сейчас в отеле «Дрейк» играет Хорас Хейдт. Может, вам стоит потолковать с ним и показать вашу песню?

Хорас Хейдт считался едва ли не самым популярным в Америке руководителем оркестра.

– Попробую.

Он вручил мне визитку:

– Попросите его мне позвонить.

– Обязательно, – пообещал я.

Который час? Всего без четверти двенадцать? Хорас Хейдт, должно быть, еще играет!

Я сел в машину Отто и очень медленно поехал в отель «Дрейк», где сразу поднялся в бальный зал. Танцы в самом деле еще продолжались.

– Вы заказывали столик? – спросил метрдотель, едва я переступил порог зала.

– Нет. Я приехал к мистеру Хейдту.

– Можете подождать здесь. – Он указал на столик у дальней стены.

Еще четверть часа – и Хорас Хейдт спустился с эстрады. Я поспешил его перехватить.

– Мистер Хейдт, меня зовут Сидни Шелдон. Я написал песню…

– Простите, у меня нет времени, чтобы…

– Но Хармс хочет опу…

Хейдт повернулся и пошел к выходу.

– Хармс хочет ее опубликовать! – крикнул я вслед. – Но просит, чтобы именно вы представляли песню!

Хейдт остановился и направился ко мне.

– Позвольте посмотреть.

Я протянул ему ноты.

Он пробежал глазами партитуру, словно никому не слышная мелодия звучала у него в мозгу.

– Неплохо.

– Вас она интересует?

Хейдт поднял голову:

– Да. Я хочу пятьдесят процентов от прибыли.

Я бы с радостью отдал ему все сто!

– Заметано! – кивнул я, отдавая ему визитку Брента.

– Я попрошу сделать оркестровку. Приходите завтра.

На следующий вечер, вернувшись в отель «Дрейк», я услышал свою песню в исполнении Хораса Хейдта и его оркестра, и она звучала даже лучше, чем в аранжировке Фила Ливанта. Я сел и стал ждать, когда Хейдт освободится. Он сам подошел к моему столику.

– Вы говорили с мистером Брентом? – спросил я.

– Да. Мы заключаем контракт.

Я улыбнулся. Значит, мою песню опубликуют!

На следующий день Брент пришел в гардероб «Бисмарка».

– Все в порядке? – спросил я.

– Боюсь, что нет.

– Но…

– Хейдт просит аванс пять тысяч долларов, а мы никогда не даем столько за первую песню.

Я даже не нашел что ответить. И после окончания работы снова отправился в отель «Дрейк» к Хорасу Хейдту.

– Мистер Хейдт, мне не нужен аванс, – объявил я. – Я просто хочу, чтобы мою песню опубликовали.

– Так и будет, – заверил он. – Не волнуйтесь. Я сам ее опубликую. На следующей неделе я уезжаю в Нью-Йорк, и, поверьте, песня выйдет в эфир.

Хейдт не только управлял оркестром, но и вел популярное еженедельное шоу «Хорас Хейдт и его бригадные генералы».

«Я молчу» будет транслироваться из Нью-Йорка по всей стране.

В течение следующих недель я слушал каждую передачу, где звучал оркестр Хораса. Хейдт не солгал. «Я молчу» транслировалась едва ли не каждый день – и по вечерам, и в шоу Хейдта. Он использовал мою песню, но так ее и не опубликовал.

Но это меня не обескуражило. Если я смог написать песню, заинтересовавшую известного издателя, что мешает мне сочинить целую дюжину?

Именно так я и поступил. Проводил все свободное время за инструментом, считая, что двенадцать – хорошее число, достойное. Дюжину песен не стыдно отослать в Нью-Йорк. Ехать самому было не по карману. Нельзя терять работу – нужно помогать семье.

Натали прослушала мои песни и была вне себя от восторга:

– Дорогой, они лучше, чем у Ирвинга Берлина.[9]Когда ты повезешь их в Нью-Йорк?

Я покачал головой:

– Натали, я не могу ехать. Я работаю в трех местах. Если…

– Ты должен ехать, – твердо сказала она. – Никому и в голову не придет обратить внимание на песни, присланные по почте. Тебе нужно показать их лично.

– Но нам это не по карману. Если я…

– Дорогой, это твой шанс. И тебе не по карману его терять.

Я и не знал, что мать так за меня переживает.

Вечером состоялся семейный совет. Отто не слишком охотно согласился на мою поездку, при условии, что я найду там временную работу, пока мои песни не начнут продаваться.

Было решено, что я уеду в следующую субботу.

Прощальным подарком Натали был билет до Нью-Йорка на автобус линии «Грейхаунд».

Ночью, когда мы с Ричардом ложились спать, он спросил:

– Ты в самом деле станешь таким же знаменитым композитором, как Ирвинг Берлин?

И я сказал ему правду:

– Обязательно.

При тех деньгах, которые на меня свалятся, Натали никогда больше не придется работать.

До поездки в Нью-Йорк в 1936 году я ни разу не бывал на автовокзале. Автовокзал междугородной компании «Грейхаунд» оживленно гудел. Отсюда шли автобусы во все города страны. И прибывших и отъезжавших было хоть отбавляй. Мой автобус казался огромным. Удобные кресла и даже туалет с умывальником!

Дорога до Нью-Йорка заняла четыре с половиной дня. Утомительное путешествие, но я был так занят мечтами о своем прекрасном будущем, что не замечал ничего вокруг.