Я попытался угадать по голосу, понравились ли ему мои песни и было приветствие обычным или я различил в нем нотки волнения?

Мы вошли в офис.

– У вас нашлось время прослушать мои песни, мистер Таскер?

– Да, – кивнул он. – Очень неплохо.

Я просиял, но не стал задавать вопросов, желая услышать, что он скажет дальше. Однако Таскер молчал.

– А какая вам понравилась больше? – не выдержал наконец я.

– К сожалению, это не то, что нам сейчас требуется.

Такого удара я не ожидал. Ничего более обескураживающего я в своей жизни не слышал.

– Но наверняка какие-то… – промямлил я.

Он порылся в столе, вынул конверт и протянул мне:

– Буду всегда рад прослушать то, что вы принесете.

На этом мы распрощались.

«Это еще не конец, – думал я. – Это только начало!»

Остаток утра и часть дня я провел, заглядывая в другие издательства. Но разговор неизменно сводился к одному:

– Ваши песни когда-нибудь публиковались?

– Нет, сэр, но я…

– Мы не берем произведений начинающих авторов. Возвращайтесь, когда что-нибудь опубликуете.

Но как я мог опубликовать что-то, если издатели не желали смотреть мои песни, раз у меня ничего не напечатано?

Отныне все свободное время я проводил дома и писал, писал…

А в кинотеатре мне посчастливилось посмотреть чудесные фильмы: «Великий Зигфелд», «Сан-Франциско», «Мой человек Годфри» и «Мы будем танцевать» с Фредом Астером и Джинджер Роджерс. Они переносили меня в другой мир, мир роскоши, элегантности и богатства.

Деньги заканчивались. Я получил от Натали чек на двадцать долларов, но отправил его обратно, понимая, что без моего заработка им приходится трудно, тем более что Отто так и не нашел места. Я все время чувствовал себя виноватым, считая, что нехорошо думать о себе, если семья нуждается в моей помощи.

Когда новая серия песен была готова, я отнес ее к издателям. Ответ был прежним и привел меня в бешенство:

Возвращайтесь, когда что-то опубликуете.

Очередная волна депрессии захлестнула меня. Все казалось абсолютно безнадежным. Я не намеревался всю жизнь быть билетером, а мои песни никого не интересовали.

Вот выдержка из моего письма родителям от 2 ноября 1936 года:

«Я хочу, чтобы вы были как можно более счастливыми. Мое же счастье напоминает воздушный шарик, ожидающий, пока его поймают. Он плывет по ветру над океанами, просторными зелеными лугами, деревьями и ручьями, милыми пасторальными сценами и залитыми дождем тротуарами. Сначала высоко – так что едва видно, потом совсем низко. Его уносит то в одну сторону, то в другую по воле игривого ветра, в один момент бессердечного и жестокого, в другой – нежного и участливого. Это ветер судьбы, от которого зависят наши жизни».

Как-то утром в вестибюле общежития я увидел молодого человека примерно моего возраста. Он сидел на диване и что-то яростно строчил на бумаге. Поскольку он при этом напевал, я предположил, что он пишет стихи, и из любопытства решил подойти.

– Вы песенник?

Он поднял глаза и молча кивнул.

– Я тоже. Сидни Шелдон.

Он протянул мне руку:

– Сидни Розенталь.

Это стало началом долгой дружбы. Мы проговорили целое утро, и я почувствовал, что обрел родственную душу.

На следующий день директор кинотеатра вызвал меня к себе.

– Наш зазывала болен, – сообщил он. – Вам придется надеть его униформу и занять его место, пока он не вернется. Будете работать днем. Обязанности несложные – расхаживать перед кинотеатром и кричать: «Рассажу немедленно! Не нужно ждать мест!» Как видите, ничего особенного. И жалованье побольше.

Я, разумеется, обрадовался. Не из-за повышения. Просто теперь я мог отсылать деньги домой.

– И сколько же?

– Пятнадцать сорок в неделю.

Ну и повышение! Всего доллар!

В новой униформе я смотрелся генералом русской армии. И хотя не имел ничего против новой должности, все же не мог вынести повторения одной и той же фразы в продолжение нескольких часов. Поэтому и решил немного расцветить свою роль.

– Потрясающий двойной сеанс! – оглушительно вопил я. – «Техасские рейнджеры» и «Человек, который жил дважды»! Интересно, как может человек жить дважды, леди и джентльмены? Заходите и увидите сами! Вы получите незабываемые впечатления! И ждать мест не придется! Поспешите, пока еще остались билеты!

Прежний зазывала так и не вернулся, и место осталось за мной. Разница с прежней работой состояла лишь в том, что теперь я работал по утрам и в первой половине дня. Но у меня оставалось время обходить издателей, которых по-прежнему не интересовали мои песни. Мы с Сидни Розенталем написали несколько песен вместе. Они заслужили множество похвал, но ни одного контракта мы не подписали.

К концу недели у меня оставалось в кармане не более десяти центов. Поскольку приходилось добираться из кинотеатра до Брилл-билдинг, надо было решать: купить хот-дог за пять центов и кока-колу еще за пять и одолеть пешком тридцать пять кварталов или съесть хот-дог без кока-колы и проехаться в подземке за никель. Обычно я чередовал варианты.

Через несколько дней моей работы зазывалой бизнес явно оживился.

Я по-прежнему расхаживал перед кинотеатром, вопя:

– Не пропустите «Завоевание» с Гретой Гарбо и Чарлзом Бойером! А вот и сюрприз для вас: «Ничего святого» с Кэрол Ломбард и Фредриком Марчем! Это величайшие в мире любовники, и они научат вас, как быть великими любовниками. Всего тридцать пять центов за билет! Два урока любви за тридцать пять центов! Сделка века! Спешите, спешите, спешите, скорее билеты купите!

И публика шла в кино.

Рекламируя другие фильмы, я развлекался еще больше:

– Приходите на самый потрясающий двойной сеанс шоу-бизнеса «Ночь должна спуститься» с Робертом Монтгомери и Розалинд Рассел! Не снимайте пальто, потому что вас наверняка проймет озноб! А на десерт – новая серия «Тарзана»!

Тут я издавал роскошный тарзаний вопль, такой оглушительный, что люди уже за квартал начинали оборачиваться, желая посмотреть, что происходит, а потом возвращались и покупали билеты. Директор время от времени выходил на улицу и наблюдал за моей работой.

В конце следующей недели ко мне подошел незнакомец:

– Где этот сукин сын из Чикаго?

Мне его тон не понравился.

– А в чем дело?

– Управляющий сети кинотеатров РКО заявил, что все зазывалы обязаны учиться у того ублюдка и повторять все, что он делает.

– Я ему скажу, как только вернется, – заверил я и, отвернувшись, сказал обычным тоном: – Рассажу немедленно. Не нужно ждать мест.