– А как вы думаете, от чего зависит наша жизнь? – Кажется, и сама Энжел немного протрезвела и начала мыслить яснее.

Я переступил с ноги на ногу, с особенной остротой ощутив за спиной стену с сотнями имен.

– Она зависит от того, сумеем ли мы сделать хотя бы несколько шагов по тому длинному и трудному пути, в конце которого человек одерживает верх над своими слабостями.

Энжел кивнула, завернулась в дождевик и молча выскользнула наружу.

Стоя в темноте у самого берега, я смотрел, как Энжел прошла по моему причалу и поднялась на борт ожидавшего ее судна. Я не ошибся, это была большая яхта. Восьмидесятифутовая, если не больше. Крепкий, широкоплечий капитан, заметив меня на берегу, слегка приподнял бейсболку в знак приветствия и запустил моторы. С помощью одних лишь поворотных двигателей он отошел от причала почти под прямым углом, хотя ему мешали и ветер, и встречное течение, и я еще раз убедился в его опытности и мастерстве. Палуба была освещена, и я видел, как Энжел, пошатываясь и налетая то на стену надстройки, то на фальшборт, пробирается от носа к корме, где собрались остальные участники круиза. На кормовой площадке я рассмотрел вмонтированные в палубу джакузи, стойку бара и рабочее место диджея. Похоже, организаторы вечеринки денег не жалели.

На корме Энжел поджидал мужчина лет тридцати. Даже в полутьме было видно, какие темные у него глаза. Крепкий, подтянутый, он был одет в облегающую рубашку и шорты-бермуды; на мускулистой, оплетенной толстыми венами шее, поблескивали золотые цепи. Энжел протянула ему дождевик, а он обнял ее за талию и вручил бокал, который она осушила одним глотком. Одобрительно кивнув, мужчина что-то сказал и поднес к ее губам тлеющую сигарету. Энжел затянулась, и огонек на кончике сигареты разгорелся ярче; выпустив в воздух струйку дыма, она сбросила шорты и соскользнула в горячую воду джакузи, где уже плескалось несколько человек, так что я потерял ее из вида. Вскоре пропали и ходовые огни яхты, двигавшейся на юг к Береговому каналу – и к очередной вечеринке.

Яхты такого размера были не просто судами для длительного плавания в открытом океане. Они были своего рода официальным заявлением, вывешенным для всеобщего сведения информационным бюллетенем о состоянии банковского счета владельца. По опыту я знал, что состоятельные люди вкладывают деньги в дома, в земельные участки, а яхты покупают, чтобы привлечь внимание, чтобы показать всем свое могущество. В этом отношении огромная яхта была чем-то сродни картине знаменитого художника на стене гостиной. И даже лучше, потому что в море ее могли видеть буквально все. Смущало меня только одно: обычно владельцы таких яхт стремятся к тому, чтобы каждый встречный знал, кто они такие, и восхищался изобретательностью, с какой они выбрали название для «своей прелес-с-сти», но название этой яхты было тщательно занавешено.

Это могло означать только одно: далеко не все, кто попадает на борт, возвращаются потом на твердую землю.

И это было плохо.

Хуже некуда.

Рабы, некогда жившие на острове, работали на противоположном берегу пролива, на плантации, которая находилась на Форт-Джордже. Во время отлива они могли дойти от своих хижин до поля всего лишь по колено в воде, к тому же бо́льшая часть их пути пролегала по песчаным отмелям. Для удобства или ради безопасности рабы расположили свои хижины в виде кольца, в центре которого стояла часовня.

Стены часовни были сложены из булыжников, которые когда-то служили балластом на английских торговых кораблях. Эти корабли пересекали Атлантику и, зайдя в один из ближайших портов, выбрасывали балласт, чтобы освободить место в трюмах для полезного груза. За десятилетия торговли на морском дне выросли целые острова из камней. Рабы собрали булыжники, обтесали и построили часовню, которая выглядела так, словно какая-то сила перенесла ее сюда прямо с лондонских улиц. Стены часовни, выложенные в четыре камня, были почти в два фута толщиной, благодаря чему летом внутри всегда было прохладно. В осенний сезон прочная часовня служила надежным убежищем от штормов и ураганов, налетавших со стороны Атлантики. Впрочем, и сами хижины, в которых жили рабы, тоже были построены или, точнее, отлиты из прочного грунтобетона, сделанного из дешевых подручных материалов: извести, песка, золы и осколков морских раковин.

Лежа на кровати, я прислушивался к шуму дождевых капель, барабанивших по жестяной крыше. Сначала шум был совсем негромким, потом хлынул настоящий тропический ливень.

По ночам мне часто снится один и тот же сон. В отличие от других снов, я всегда знаю, что сплю, но проснуться мне не удается. А может, я просто не хочу просыпаться. Снится день моей свадьбы. Светит яркое солнце. Дует легкий бриз. Невеста прекрасна. Ее белое платье слепит глаза, как горный снег, лицо сияет. Вот она подходит к алтарю и берет меня за руку. «Я клянусь…» «Я обещаю…» Наклонившись, я пытаюсь поцеловать ее. Дорогое лицо все ближе; я уже чувствую на своей коже ее легкое дыхание, но в моем сне даже один миллиметр равняется миллиону миль. Я целую пустоту.

Потом нас ведут к лимузину, где рядом с водителем уже сидит мой шафер. Он надевает какую-то дурацкую шляпу и принимается сыпать шутками и цитатами из старых комедий. «Да, мэм, мисс Дейзи. Нет, мэм, мисс Дейзи» и так далее. Мы садимся на заднее сиденье. Мы пьяны от счастья. От радости у нас кружатся головы. (Это только сон, поэтому я могу говорить подобные вещи.) Моя жена выглядывает в окно, потом кладет руку мне на колено. «Не хочу больше ждать… – произносит она вполголоса. – Слушай, разве нельзя как-то пропустить этот дурацкий прием?»

Мы прибываем в ресторан. У входа нам подносят шампанское. Улучив момент, жена отводит меня в сторону, ее нижняя губа дрожит, в глазах блестят слезы. «Ты по-прежнему меня хочешь?»

Я снова наклоняюсь, чтобы поцеловать ее. И снова мне не хватает какого-то миллиметра.

Потом мы идем внутрь. Или, если учесть обстоятельства, шествуем. Впереди идут те, кто был в церкви. Затем – мы. Звучат аплодисменты. Приветственные крики. Кто-то свистит. Оркестр на эстраде старается вовсю. Вспыхивают огни, разбрасывая пятна света, крутится зеркальный шар. Под гром оваций и пожеланий счастья мы пробираемся к дальнему концу длинного стола. Вокруг – море цветов, смокинги, бриллианты, туфли на каблуках, смех. Еще один тост за новобрачных, еще одна попытка поцеловаться, но на этот раз нас разделяют уже два миллиона миль. Наконец мы встаем, чтобы идти на танцпол. Наш первый танец. Мистер и миссис.

Весь мир кажется прекрасным и добрым.

Мой шафер тоже встает. Покачнувшись (он начал еще с утра), он хватается за спинку стула. В руке у него бокал. Он очень счастлив за нас и хочет выпить, чтобы у нас все было так, как нам хочется. А еще у него есть для нас подарок. Ему стоило большого труда его приготовить, но еще труднее было дождаться подходящего момента, чтобы вручить…

Разговоры в зале стихают. Под взглядами всех гостей я вскрываю пухлый конверт. Жена берет меня под руку и с интересом глядит поверх моего плеча.