Проходит три недели — а у меня по-прежнему тишина. Жив ли он? А может, вернулся в свою страну, к любящей семье? Но что же будет со мной? В довершение ко всему я с недавнего времени как-то странновато себя чувствую и вот уже дважды у меня не было месячных. В январе я думала, что просто не заметила их, — ведь я никогда особо тщательно не отслеживала свой цикл. Но весь февраль я ждала их с нетерпением. Сейчас же, в начале марта, я уже отдаю себе отчет, что кое-что изменилось, и отлично понимаю, в чем дело. Тогда, в новогоднюю ночь, во время нашего первого раза, мы с Ахмедом не предохранялись. Мне не нужны даже тесты на беременность — я и так вижу изменения, происходящие с моим организмом.

А связаться с любимым у меня нет возможности! В конце концов я решаюсь оставить сообщение на автоответчике, хоть и не люблю этого делать.

— Ахмед, милый, почему ты не хочешь разговаривать со мной? Ты же знаешь, что в случившемся с нами нет моей вины. Я по тебе скучаю. Позвони. — Это было первое сообщение.

— Ахмед, сокровище мое, в чем дело? Жив ли ты? Я очень беспокоюсь. Мне ничего не известно о том, что с тобой происходит. — Второе сообщение.

— Ахмед, ты что, больше меня не любишь? Зачем ты так огорчаешь меня и причиняешь боль? — Третье.

— Солнышко, любимый мой! Отзовись! — Очередное.

— Ахмед, пожалуйста, позвони, — хнычу в трубку.

— Нам нужно встретиться и серьезно поговорить, — резко говорю, доведенная до отчаяния. — Прошу тебя, не избегай меня!

— Ахмед, нам необходимо увидеться, — плачу. — Ты же говорил, что мы предназначены друг для друга и всегда будем вместе… — Я срываюсь на рыдания, и время для голосового сообщения заканчивается.

— Разве трудно тебе встретиться со мной? Скажи! Мне нужно рассказать тебе кое-что очень важное. — Я голосом выделяю последние слова.

— Дорота, ты все-таки законченная идиотка. — В ванную, где я сижу с мобилкой в руке, внезапно влетает мама.

Она оглядывает меня с головы до ног, обращая особое внимание на живот и грудь. Я принимаю ванну, но вода уже почти вытекла, едва закрывает дно, и я стою голышом, будто прародительница Ева. Я скрещиваю руки на талии, но от взора обеспокоенной матери ничего не утаить.

— И что же стряслось на этот раз? — прикидываясь дурочкой, спрашиваю я.

— Ты можешь хоть на минутку перестать притворяться? — нервно произносит она. — Я ведь твоя мать и знаю тебя. Не только характер твой знаю, но и твое тело.

— То есть?

— То, что тебя не тошнит и ты не падаешь в обморок, еще ни о чем не говорит. Ты беременна, черт подери, и почему бы тебе не признаться в этом?!

— Тьфу… — единственное, что у меня выходит сказать.

— Это серьезное дело, Дорота! — Она пристально смотрит мне в глаза. — Ты вот осуждала мой неудачный брак с твоим отцом и дальнейший развод, но я, по крайней мере, была замужем. Поверь мне, гораздо лучше быть разведенкой, чем заиметь ребенка в девках, тем более в таком городке, как наш.

— Да ну? — бесстыдно переспрашиваю я.

— Именно так, — настойчиво продолжает она. — Идти замуж за араба — тоже, конечно, позор, но зато будет с кого требовать алименты. Говорят, арабы обожают детей.

— И что дальше? — ожидаю дальнейших указаний я.

— Ну и пусть он женится на тебе! — кричит она, уже не контролируя себя. — Он вообще живой? Что с ним? Или он тебя уже бросил? — Мать буквально засыпает меня вопросами.

Я принимаюсь дико хохотать, но вскоре хохот сменяется рыданиями. Я плачу так, что наверняка слышно даже в соседнем доме. Изо рта бежит слюна, течет из носа. Я бьюсь головой о край эмалированной ванны и не ощущаю боли — боль моего сердца несравнимо сильнее.

— Доченька моя любимая! — Сердце матери не выдерживает этого зрелища. Она кладет руку на мой ушибленный лоб и ласково обнимает меня за плечи. — Дитя мое… — шепчет она, и на ее глазах выступают слезы.

— Ма-а-амочка-а… — рыдаю я, будто раненый зверь, не в состоянии ничего больше из себя выдавить. Впрочем, говорить ничего и не нужно, все уже ясно.

— Чтоб ему пусто было, паршивцу! — вскрикивает мать. — Цветочек мой сорвал, для кого ж я его растила, лелеяла, заботилась… — Прижавшись подбородком к моей голове, она задумывается, а через минуту очень серьезно произносит: — Не волнуйся, милая, все будет хорошо. И не такое проходили. Бывало и хуже.

Не знаю, что она имеет в виду. Мое нынешнее положение кажется мне самым ужасным из того, что со мной могло произойти.

— Что мы будем делать, мама? — Я доверчиво смотрю ей в глаза.

— Аборт отпадает?

Глупый вопрос. Я утвердительно киваю. Разумеется, отпадает — мне это противно, и не столько по религиозным причинам, сколько по этическим. А возможно, и по эгоистическим. Как можно убить кого бы то ни было, не говоря уже о собственном ребенке? Это ведь частичка меня самой и человека, которого я любила… И если уж нет рядом Ахмеда, то пусть по меньшей мере напоминание о нем останется со мной.

— Справимся, солнышко, справимся. — Мама печально вздыхает и нежно целует меня в щеку.

В этот момент звонит мобилка. Дрожащими руками я хватаю ее и от волнения не могу нажать нужной кнопки. На цветном экране высвечивается фотография Ахмеда.

— Это он! — в панике шепчу я матери.

— Так бери трубку, дорогая, бери же, бога ради!

— Алло, слушаю, — тихо говорю я.

— Это я. Сама знаешь кто, — слышу его слабый голос.

— Угу, — отвечаю обиженно. Мама делает комичные жесты, означающие, что мне следует или придушить Ахмеда, или хватать его в мужья, и деликатно выходит из ванной.

— Я звоню, как ты и просила, — холодно произносит он хрипловатым голосом.

Мне не нравится его тон, но я не в той ситуации, чтобы показывать коготки.

— А раньше мне не приходилось просить… — с грустью констатирую я. — Скажи мне, что изменилось? Или это в твоей манере — вот так уходить, не говоря ни слова? Неужели ты думаешь, что я не беспокоилась о тебе, не молилась за тебя, не боялась? Я ведь даже не знала, жив ли ты! — Я изливаю все наболевшее.

— Так будет лучше, — все так же холодно заявляет он. — Для тебя, разумеется.

— Но почему? Я не понимаю…

— Я больше не хочу подвергать тебя опасности. Если бы не я, этого не случилось бы.

— Да ты что! Это же банда кретинов. Они гопники и расисты. Таких полно по всему миру. Просто мы оказались не в том месте и не в то время. Это с каждым может случиться.

— С тобой уже когда-нибудь случалось?

— Конечно же нет! Но со мной случалось много других неприятных и глупых историй. Хотя, должна признаться, настолько опасными они не были… Ахмед, те люди даже не стоят того, чтобы говорить о них, а уж переживать из-за них — и подавно. Они должны сидеть! И я не понимаю, почему ты…