Невозможность маневра Лионеля раздражала даже во дворце. Лишись граф родового герба, он бы сделал своим новым символом лиса. Золотого лиса на перекрестье дорог: одна дорога – это не дорога! Пускай крупных сил противника рядом не замечено, это не повод лезть в мешок.

Лионель не мог знать наверняка о приближении Хайнриха, только догадываться. Между армиями оставалось не меньше трех дней пути. Это гонцы на сменных конях успевают за сутки, напрямик, по известным лишь местным тропам… Люди Реддинга их не видят, как гаунау не видят людей Реддинга. Обе армии, по большому счету, слепы. Савиньяк слегка передвинул исчерканный лист. Теперь он смотрел на Липпе и городишко Кребсзее в четырех днях пути от столицы, словно бы созданный для сосредоточения королевской армии.

Сюда мог подойти сам король со столичными полками и артиллерией, сюда же сам Леворукий велел стягивать двигавшиеся к южной границе войска. Те, что предназначались в помощь штурмующим бергерские перевалы генералам. Сколько бы у Хайнриха ни оказалось резервов, собирать их придется не один день. Нет, куда ни кинь, Кребсзее не миновать. Король просто обязан там задержаться, и там же он узнает, что талигойцы, заморочив голову приграничному корпусу, повернули на Грогге. Командующий корпуса не Фридрих и, скорее всего, не дурак, да и деваться ему некуда. Придется каяться в грехах. В том, что, будучи введен в заблуждение ложным маневром, свернул на юг и оказался слишком далеко от цели.

Хайнрих же… Хайнрих изучит карту, возможно, точно такую же, прикинет время и прикажет облапошенному форсированным маршем двигаться к Гроггехюгель. Там лесистая равнина переходит в лесистые же холмы, а разделяет их широкая дорога, основной проезжий путь в данной местности. Надо занять позицию на холмах, взять под контроль дорогу и позволить противнику об этом узнать.

Именно так! Жирный не станет тянуть, он попытается поймать гостей сразу же, без долгих маневров. Отвлечь внимание на вспомогательные силы, подкрасться с тыла и навязать бой, зажав с двух сторон.

«Медвежонок» – приманка, уже на месте и ждет. «Медведь» двинулся вчера или позавчера. Не раньше, раньше просто не сползлись бы резервы, и потом, «олень» должен успеть заиграться с «медвежонком». Получится – прекрасно. «Гости» сумеют ускользнуть? Ничего страшного, далеко не убегут, зато по маневрам станет ясно, с кем имеешь дело. От пересказов толку мало: не поймешь, где случайность, где собственная глупость, где хитрый вражеский умысел.

– Увы, свидания не будет, – негромко подвел итог Проэмперадор Севера и свернул карту. – Утром 24-го дня месяца Весенних Волн вверенная маршалу Савиньяку армия покинет Грогге, чтобы, скрывшись из глаз неприятеля, повернуть назад, туда же, откуда она явилась.

До рассвета оставалось часа три, и маршал собирался их проспать, но лишь дописав приказ, который удивит всех, но своих удивит сильнее.

Завтра к вечеру егеря проверят дорогу, ведущую на юг, и узнают от местных, что фрошеры здесь не проходили. И в самом городе их тоже уже нет. Куда делись – неизвестно. Получив подобное донесение, Хайнрих хмыкнет, недовольно оглядит генералов и велит идти прямо в Грогге: раз на полпути перехватить врага не получилось, встанем в городе и начнем поиски. Восточная провинция не такая уж и большая, найдем, а потом и раздавим.

Пропавшая же армия через день объявится у Мрма, городишки, главным достоинством которого является кошачье имечко и то, что из него ведут сразу три дороги, а одна из них вскоре еще и разветвляется. Там можно еще раз оглядеться и попробовать угадать, чего же хотят гаунау на сей раз.

Почти сгоревшая свеча замерцала, Лионель ее заменил и принялся оттачивать перо. Самые важные приказы маршал писал собственноручно, а этот был важным. Игра в «догонялки», которая замысливалась еще в Кадане, началась, и никто не мог сказать, чем и когда она закончится.

Повозку, удостоившуюся чести везти генерала Ариго, постарались обустроить как можно удобней, но матрасы и одеяла помогали мало. С самого начала марша все неровности, кочки и ямы немедленно отдавались в раненой ноге, но к боли Жермон притерпелся, а вот оставленный форт было жаль едва ли не до слез. Печальный Язык еще мог защищаться, он хотел защищаться. Старый, заброшенный, он на несколько недель стал нужным и важным, за него были готовы умереть, он поверил, он принял защитников и полюбил, а те ночью ушли. Тихо, воровато, прикрыв обман полусотней конных, которые при первых выстрелах тоже сбегут. Останутся разбитые стены и заклепанные, изуродованные пушки, которым за верность намертво забили горло… Мерзко… Вдвойне мерзко, потому что избитым стенам и реке не объяснишь, что Бруно обыграл старого Вольфганга, Ансел встретил на талигойском берегу дриксов, а защищать камни ради самих камней люди не станут никогда. Форту не объяснишь… Не объяснишь…

Лекарь ныл, что генерала растрясло, у него жар и надо остановиться. Жермон не давал. Он не для того бросил Печальный Язык, чтобы валяться в палатке под охраной двух тысяч человек. Скрипели колеса, жаловалось на жизнь бедро, морозило и тошнило. Ариго понимал, что врач прав, но гнал людей от больше не защищавшей Талиг Хербсте туда, где им самим придется стать и рекой, и бастионами… Два полка – это немного. Два вовремя подошедших полка могут решить исход сражения, но для этого нужно подгадать… Подгадать и успеть…

Жермон поежился и украдкой, под плащом, нащупал пульс. За несколько дней он выучился его находить и даже проверять. Пульс частил, по спине бегали мурашки, но признаваться и просить помощи не хотелось, а лекарь, как назло, обернулся. Ариго резко выдернул из-под одеяла руку, подкрутил усы и окликнул ехавшего рядом с телегой Придда:

– Вы мне нужны.

Придд молча спрыгнул со светло-серого, почти серебряного мориска и зацепил поводья за луку седла. На таких лошадях редко воюют, уж слишком они… гвардейские.

– Мой генерал? – Валентин ловко вскочил в ползущую телегу. Серый спокойно шагал рядом, словно какая-нибудь торская лохматка.

– Вам не жаль Печальный Язык? – Откровенничать с мальчишкой, похоже, входило в привычку. – У меня жар, я понимаю…

– Я здоров, но мне тоже жаль. Оставлять то, что еще можно защищать, всегда неприятно.

– Вы удивительно умеете… подбирать слова.

– Меня этому учили, к тому же я оставил собственный дом. Мне казалось, он смотрит мне в спину, я едва не обернулся… Мой генерал, слышите? Впереди колонны. Разрешите?

Прыжок наземь, прыжок в седло. Топот. То, что молодой полковник трется возле командующего, никого не удивляет и не злит. Оставшийся в осажденном форте и дважды ходивший на тот берег Зараза мог позволить себе и не такое. Именно Валентин, не удовлетворенный тем, что видел Кроунер, пошел за ответом и нашел его. Герцог даже не пытался считать стоявших напротив форта «гусей»; переплыв вместе с конем Хербсте выше по течению, он отправился туда, где, окажись Жермон прав, должен был пройти обоз. Отправился и отыскал следы, как старые, так и совсем свежие. Лагерь у Печального Языка был перевалочным на пути к двойной переправе: через заболоченную Штарбах и Хербсте. Переправе, которой воспользовался Бруно. Валентин вернулся средь бела дня и доложил об открытии. Именно тогда у Баваара и вырвалось восхищенное «зар-р-раза!». И прилипло к Придду намертво, став его первым орденом. Такие прозвища стоят дорого. Король, подписывая орденский патент, может ошибиться, рота, полк, армия – никогда.