Фигурку сожгли на костре. Алан почему-то все никак не может забыть о ней. Белая и блестящая, она была так не похожа на черных закопченных идолов, которых он еще мальчишкой, дрожа от страха, тайком разглядывал в хижине Хонга. Алан и сам умел вырезать фигурки зверей, они выходили очень похоже, совсем как живые…

Вот и сейчас он подобрал с земли осколок кремня и в задумчивости стал водить им по мягкой поверхности глыбы известняка. Под рукой возникали черточки, штрихи… прерывались, сливались вместе, рождали линию… На секунду мальчик опустил руку, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. И вновь услышал рычание таежного зверя, увидел, как последний раз дернулись и застыли лапы, как вытянулось и обвисло под ударами ножа могучее, гибкое тело… Только об этом никто не должен знать, никто!

Завтра день посвящения. Вот тогда! А рука с обломком кремня вновь забегала по камню. И удивленный Алан вдруг увидел перед собой на камне изображение картины, завладевшей его сознанием.

Четкие контуры грозного и бессильного зверя заставили удовлетворенно улыбнуться Алана. И, отдавшись порыву, внутренне сжавшись от страха, он дал волю резцу…

Вот, опираясь коленом о поверженного зверя, на камне возникает маленькая фигурка человека… Алан уловил легкий шорох и испуганно вскрикнул. Он быстро обернулся и прижался к камню, спиной закрывая рисунок. Из-за поворота тропинки показалась Инга и остановилась, лукаво наблюдая за ним своими черными глазами. Он долго и как-то странно смотрел на нее. И вдруг, решившись, отодвинулся в сторону, открывая рисунок. Словно испугавшись того, что увидела, Инга крикнула, убегая:

— Иди, тебя зовет Хонг!

Алан поспешно стирает рисунок и спускается к озеру. Воины тушат сеть, Алану хочется посмотреть улов, но задерживаться нельзя, когда зовет Мудрейший. Вот и его жилище. Хонг в светлом халате, искусно выделанном мастерами из южных племен, на пороге поджидает Алана.

Он долго молча рассматривает мальчика.

Да, отрок высох, на ногах стоит нетвердо. Однако крепкое здоровье у него. Не всякий взрослый воин оправился бы от таких ран. Кто это так ободрал мальчишку? Судя по шрамам, это когти барса, но из его лап не уходят живыми. Что же с ним случилось? Кивком головы Хонг разрешает Алану сесть и не торопясь говорит:

— Завтра праздник весны и посвящения в воины. Ты готов к нему?

Краска заливает лицо Алана, ему не хочется выдавать тайну, а солгать Хонгу нельзя. Он опускает голову и с минуту думает, что ответить, но Хонг по-своему понимает его смущение.

— Я не спрашиваю тебя, что случилось. Меня беспокоит другое. Завтра ты должен представить залог или племя изгонит тебя. Ты ничего не принес с собой.

Он протягивает Алану большой тяжелый сверток, тщательно завернутый в льняную ткань.

— Здесь свежая шкура кабана, я сам убил его три дня назад. Пусть это будет твоим долгом. Я верю — ты еще станешь воином.

— Разве так можно, учитель?

Ясные глаза мальчика сейчас полны недоумения и горькой обиды. Хонг долго молча смотрит на Алана.

— Или. Я стал стар и жалостлив. Теперь я знаю — ты будешь настоящим мужчиной и воином.

Волнение долго еще не покидало Алана. Он вновь сошел к озеру, но на берегу уже никого не было, а вода стала серой от спустившихся на нее теней гор.

Скоро совсем стемнеет. Пора идти к тайнику. Лес пахнул в лицо вечерней сыростью, пряно запахло прошлогодней прелой листвой. Алан ощутил неприятный озноб и только сейчас понял, как ослаб за время болезни. Он шел осторожно, часто останавливался и прислушивался. Теперь, после разговора с Хонгом, ему особенно хотелось сохранить свою тайну.

Вот и гнилая береза. Толстый скрюченный ствол напоминал в сумерках фигуру фантастического зверя. Алан нетерпеливо запустил руку в дупло и замер от ужаса, не веря себе. Там было пусто…

Может, не то дерево? Нет, то. Вот зарубка. Что случилось? Где шкура? Он растерянно огляделся вокруг.

Лес молчал. Алан все еще не верил в пропажу, но в глубине его существа родилось быстро растущее ощущение непоправимого несчастья.

Завтра с восходом солнца посвящение. еще и еще раз с лихорадочной поспешностью обыскал он все вокруг. Шкура барса, его залог, его гордость, бесследно исчезла…

Алан без сил опустился на поваленный буреломом ствол. Ужас случившегося все отчетливее вставал перед ним, но на тоскливый вопрос — почему? — не было ответа… Внезапно будто кто-то толкнул его — рисунок!

Он дерзнул нарисовать человека, к тому же — самого себя! И боги покарали его за чрезмерную гордость. Они похитили его шкуру! Жестокие, беспощадные боги! Он ослушался Хонга и нарушил запрет богов…

В душе почему-то не было раскаяния. Злость и обида захлестнули сердце. Подвиг, которым он так гордился, не принесет ему ничего, кроме насмешек и изгнания. Совет старейшин предложит ему завтра покинуть племя! Пусть так! Пусть никто не узнает о его подвиге! Он уйдет! Уйдет сам, не дожидаясь позорного изгнания. Законы племени справедливы, а суровы они только к слабым, к неудачникам, которым нет места в этой полной опасностей жизни.

Принятое решение немного заглушило обиду. Была уже глубокая ночь, когда Алан возвратился в стойбище. Нигде ни единого звука. Заснули даже собаки. В недвижном озере отражались звезды. Алан бесшумным охотничьим шагом вошел в хижину и, никого не разбудив, вскоре вышел оттуда, с котомкой за плечами. Никакого оружия он не решился взять: право на оружие в племени имели только воины. С минуту Алан стоял в раздумье. Нет, он не может уйти не простившись с друзьями.

Герат сонно зевал и все никак не мог понять, зачем его разбудили.

— Я ухожу… — с усилием произнес Алан.

— Куда ты собираешься идти ночью?

— Я ухожу совсем… У меня нет залога, и утром меня ожидает позор изгнания. Давай простимся.

Герат рванулся к нему и, схватив за руки, заговорил торопливо и громко:

— Почему ты молчал до сих пор! Неужели я не помог бы тебе достать залог? Да и сейчас еще не поздно! Хочешь, я дам тебе шкуру?

Алану стало неприятно от этих слов. Стараясь не обидеть друга, он ответил спокойно:

— Спасибо, Герат, я не хочу обманывать племя. Может быть, на чужбине я заслужу право когда-нибудь вернуться. А сейчас нужно идти. Давай простимся, и позови Ингу. Я хочу проститься и с ней.

Герат, словно обрадовавшись, что разговор окончен, торопливо исчез в кустах. И вскоре вместо него рядом с Аланом стояла маленькая черноглазая девочка лесного племени.

Юный охотник долго стоял молча, он не мог вымолвить ни слова. Молчала и девочка. Неожиданное решение друга вызвало в ее душе непонятную острую боль. Она растерялась. Не знала, что сказать, как утешить, как отговорить от страшного решения… И тогда заговорил он, охрипшим от волнения, незнакомым, срывающимся голосом:

— Я знаю, что ты хочешь сказать мне. В ночной чаше бродит много зверей. Иди, Алан, и добудь свой залог. Ночь велика. Так?