– Пусть это вас более не заботит! – Анжель рванулась такяростно, что чуть не упала, поскользнувшись на мокром полу, но русский успелподхватить ее, так что Анжель невольно прижалась к нему всем телом… и этогомгновения было довольно, чтобы он опять набросился на нее.

Ощущение его вмиг восставшей плоти, упершейся в ее тело,властно ищущей там своего места, было таким потрясающим, что Анжель захотелоськак можно скорее охватить ногами его спину и прямо так, стоя, не то отдатьсяему, не то самой овладеть им, но больше всего на свете она теперь боялась еговласти над собой, а потому отпрянула, отскочила, бросилась к двери, заколотилав нее кулаками, с восторгом ощутила, что дверь поддается ее усилиям, – иобмерла, увидев перед собою Варвару.

– Варвара! Не пускай ее! – крикнул русский, и Анжельвскрикнула, решив, что все кончено, однако Варвара отшатнулась, пропуская ее, асама бросилась в дверь с криком:

– Барин! Не трогай ее!

От изумления Анжель невольно приостановила свой бег,оглянулась, и то, что она увидела, заставило ее остолбенеть.

Преграждая путь барину, Варвара рухнула перед ним на колени,металась, хватая руками и губами его ноги, бедра, его готовое к немедленномубою орудие, шепча умоляюще:

– Оставь ее! Возьми меня! Я твоя, ну! Всегда твоя!

Барин отпрянул от обезумевшей красавицы и посмотрел на нее сне меньшим изумлением, чем Анжель. Однако он тут же заметил, что пленница егоеще не скрылась, и попытался дотянуться до нее; но Варвара не сдвинулась сместа, преграждая ему путь к Анжель, и резким движением вдруг рванула на себерубаху, обнажив все свое смуглое, налитое тело, а потом подхватила ладонямисмуглые груди и стиснула ими торчащую перед ее лицом мужскую плоть.

Барин покачнулся, невольно хватая Варвару за плечи, невольнозастонав, невольно подчиняясь этой изощренной ласке, ощутив блаженство отбыстрых и нежных движений Варвары, от ее невнятного шепота, напоминавшегострастное рычание звериной самки, жаждущей совокупления со своим самцом.

В ноздри Анжель ударил запах потных тел – мужского иженского, – мускусный запах распаленной плоти, и она почувствовала, какпредательски напряглись ее соски, а влага истомы наполнила лоно.

Ноги ее ослабели. Она уже не помышляла о бегстве, а только имогла, что смотреть, как русский покачивается туда и обратно, все убыстряя своидвижения, уже не подчиняясь Варвариным умелым ласкам, а направляя их. Всехудощавое тело его напряглось, мышцы взбугрились, капли пота оросили грудь. Анжельжадно уставилась на стиснутые ладонями груди Варвары, понимая, что сейчас в нихизвергнется мужская похоть. Но тут русский, отшвырнув с пути Варвару, котораяопрокинулась навзничь, одним прыжком достиг оцепеневшей Анжель, сбил с ног,ворвался в нее своим напряженным естеством – и тут же излился в нее с такойсилой, что Анжель ощутила внутри себя тугой удар его могучей струи. Однако онне оставил Анжель, а, припав к ее губам, бился, неистовствовал в ней еще и еще.

– Меня! Ох, меня! – истошно закричала Варвара. Она бросиласьна барина сверху и принялась с силой тереться о его плечо, широко расставивноги.

Два-три движения – и ее неистовое желание былоудовлетворено. Варвара издала сдавленный крик, и Анжель, изнемогая отблаженной, страстной тяжести этих двух тел, тоже закричала и забилась под нимив судорогах беспрерывного, вновь и вновь подступающего наслаждения.

– Все петухи давно отпели, – послышался насмешливый голос, иАнжель почудилось, будто она разглядела путеводную тропку в темной, непролазноймути, в которой пребывала бесконечно долгое время и которая звалась сном. А ужесовсем под утро привиделся Анжель и вовсе невыносимый кошмар. Якобы стоит она укакой-то балюстрады, держась за нее обеими руками, и вдруг ощущает прикосновениедвух холодных, мертвых рук!

Анжель вскидывается в нервной лихорадке, с судорогами вруках, и некоторое время невидяще смотрит на круглое, красивое, улыбчивое лицонемолодой женщины, прежде чем с трудом осознает, кто перед ней, кто сама она игде находится. Такие провалы памяти бывали у нее очень часто, и страхнеприкаянности, который она при этом испытывала, преследовал ее потом целыйдень и заставлял бояться пробуждений, однако сейчас она ощутила не страх, ажгучий стыд, ибо лицо Марфы Тимофеевны смутно маячило перед нею еще вчеравечером: это именно она укладывала в постель Анжель – обессиленную,полубесчувственную, залюбленную неистовым русским до того, что не в силах былани рукой, ни ногой шевельнуть, тем паче одеться: так, голым-голешенькую, ипринес ее сюда барин, и сам не позаботившийся даже чресла прикрыть передчелядью. Последней мыслью, вспомнила сейчас Анжель, было ожидание, что онзаймется с нею любовью уже среди этих пуховиков и подушек, но Марфа Тимофеевнашвырнула барину какую-то простынку и вытолкала взашей с криком:

– Прикройся и пошел вон, бессоромник! Вишь, до чего молодкудовел, да и у самого того и гляди женилище отвалится. Красный весь, словнокрапивой его отхлестали!

«Какие звери эти русские – бить мужчину по стыдному местукрапивой!» – успела еще подумать Анжель и окунулась в такой глубокий сон, чтотеперь ощущала свое тело неким подобием деревяшки, ибо так и проспала всю ночь,ни разу не шелохнувшись, на одном боку.

– Вот-вот, – хихикнула прелукавая Марфа Тимофеевна, – вот ион таков же: болен, мол, истинно чуть дышу, от усталости духа и тела моего, акто принуждал вчера еться до полусмерти?! Такие порастратят удаль молодецкую заодну ночь, а потом палку ни разочку в месяц поднять не могут. Хотя… зря ябарина своего порочу: девок перепортил он на своем веку столько, что и несочтешь, баб тоже не обижал, а что поутих последнее время – так ведь война! Покраешку смерти хаживает мое милое дитятко… – Она тихонько всхлипнула, продолжаясноровисто обмывать Анжель, вытирать грубым полотенцем и обряжать в тонкоебатистовое белье.

– Votre enfant?! [8] – переспросила Анжель по-французски,однако Марфа Тимофеевна сразу поняла чужую речь.

– Хоть и не роженое, а мое родное дитятко. Не мать я ему,зато мамка, мамушка. Ночёк он мой, выкормыш. Я ребятница [9] была, когда мойсыночек от глотошной [10] преставился, ну а мужика лесиной придавило.