Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас у нас начнется. Обнимаемся. Говорим всякую херню; ну знаете, когда мало знакомые еще люди вдруг перед близостью несут всякую ерунду отвлеченную. Вроде по делу, но всем понятно, что впереди назревает эта самая близость, и будет она прямо через десять минут у вас. Скоро будет. Надо морально подготовиться ее разделать.
Звонят в дверь. Классика жанра: он пришел к ней домой, она его пригласила, они еще мало знакомы; сидят, выпивают, и тут звонят в дверь. На улице уже очень поздно…
Кто: приехавшие вдруг родители? Соседка по комнате вернулась? Ее возможные дружки? Менты? Кто?
Время почти двенадцать ночи.
– Ну, классика жанра! – говорю ей вслух уже эту фразу, и хочу пойти к дверям по длинному коридору открывать. – Не надо, – говорит, – я никого не жду.
В дверь упорно звонят. Начинают тарабанить. Замолкают. И снова звонят и периодически стучат в стальную гладь железа.
Она звонит подруге по комнате и узнает, не должна ли та сегодня вернуться. Подруга отвечает, что нет, не должна. – «Тогда кто бы это мог быть», – «Тебе виднее…», – говорю я, и понимаю, что начинаю нервничать. Уже не до близости… Вот же собирался с нее уже снять майку, – а тут звонят в дверь. Она, наконец, встает и идет к дверям сама, не разрешая пойти мне. Я думаю, что, по сути, правильно, – пусть идет. В конце концов, я в гостях у нее, и пусть сама решает, кто к ней ломится. Открывает дверь. Я стою начеку в темном коридоре с недопитой бутылкой наготове, – на всякий случай.
Пришел какой-то парень, – я увидел его мельком. Пришел за деньгами. Я не знаю что у них там за дела, да и знать не должен, но мне, уже захмелевшему, это не нравится, и я уже собрался, было, выйти на авансцену. Они стоят в подъезде разговаривают. Я очень плохо слышу о чем. Но не ругаются. Представляю себе уже следующую картину: допустим, он входит сейчас внутрь. – Ты кто такой? – А ты кто такой? – Я кандидат наук, – отвечу я зачем-то… Или совру что ее родственник. Или еще что-то… – А ты кто? – А я…, – я не придумал, что скажет этот ночной ходок за деньгами, девушка «моя» возвращается, извиняется и говорит, что срочно нужно было этому парню отдать деньги, так как она занимала у него. Ситуация разрешилась. Идем на балкон курить с бокалами вина. Я ее обнимаю, начинаю рассказывать ей свое стихотворение. Начинается разговор про стихи. Курим еще по одной. На балконе довольно холодно; во дворе горит фонарь, который то гаснет, то загорается вновь. Экономия электричества. Впереди еще один дом, а за ним пустынная уже улица зимнего города. Во двор заходят запоздавшие жители, поднимают головы на нас, – мы на втором этаже, балкон не застеклен, мы громко разговариваем. Докуриваем и идем в комнату.
Еще пара-тройка минут, и мы снимаем друг с друга одежду, наслаждаемся друг другом в различных видах и формах. Кровать скрипит. Я не могу кончить, так как прилично пьян. Мы прерываемся, чтобы продолжить снова, – и так несколько раз. В перерывах она залазает под одеяло и сидит, закутавшись им (что это за стыдливость такая крепостная?). Я же сижу совершенно голый рядом, курю, пью вино, мы болтаем, слушаем «ПТВП». Она время от времени целует меня в плечо, в голову, в руку. Я представляю себя командиром (политруком, лейтенантом) который приехал к жене на побывку в деревню. И вот они весело проводят время на скрипучей кровати, которая знавала и лучшие времена. А завтра я снова уйду на фронт поднимать в атаку солдат, где меня, возможно, ранят или убьют.
ИЗНУТРИ И СНАРУЖИ
Безграмотный полоумный крестьянин Виталий кричал, когда увидел откормленного чекиста, коим оказался я. Он кричал на всю деревню:
За Ленина!
За Маркса!
За матерь продразверстку!
Весь хлеб мы отдадим худому коммуненку!
А коммуненок-то огромный, жирный, в фуражке. На ней кокарда образца 1918 года с серпомолотом. А Виталий, раб-то божий, небольшого ростка, с глазами полубезумными, в одежке грязной, оборванной. Не хочет мириться с властью.
А врач-то Антошка х-и-и-и-трый стоит в стороне. На досточках, на подмосточках.
Отец пишет сыну из оккупированной Западной Украины и в письме рассказывает:
Есь хозяйство, хрюшка, яйко, сало – ем от пуза!
Есь гармошка, песка ложка.
Жись-житуха, во! Братуха!
Фюрер-батько, жинку – во, мне подарил.
(И опять продолжает продтему)
Есь хозяйство!
Чушка, яйко, сало – ем от пуза!
Сынка мий, давай,
Лично фюреру-отцу
Аж в Хермании служить
Во, братуха, жизнь кака!
***
Я пишу (или рисую) смайлик. Он выглядит так : – = И посылаю его Вичке. Вичка пишет, что это «усатый китайский плут с одной ногой».
Я думаю: «Почему с одной. Я вообще его без ног изобразил. И вообще – это не китайский плут». И я пишу ей, кто это такой, растолковываю: «Это ошизелый преданный фанатик. С его Величеством Усами». – Усы у нас дело святое.
Потом Вика мне пишет, что, мол: «Рыжий муравчик и его правило». «Что рыжий муравчик?» – хочется спросить. Это все равно, что сказать не рыжий муравчик, а допустим «Марципанов со своею Марципановой». Тут же меня осенило, и я спрашиваю, по поводу муравчика: «Кстати, как правильно: его прАвило, или правИло?». Вика ничего не отвечает, и пишет мне: «КадИло», – издевается. Я так и не узнаю как правильно. А после этого предлагает другое, и пишет: «Это Раскольников в бритой налысо треуголке». И продолжает: «Или голый лысому не товарищ, или либо псевдокот по-над Доном проплывет». Интересно, где этот псевдокот. Как он выглядит? У нас в городе можно ли увидеть псевдокота?
Я пишу: «Таракан не еда, а средство». Вика подхватывает: «…Передвижения по виварию Его Превосходительства. Его!». Мне нечего ответить, и хочу закончить этот разговор словами, что: «Михал Семёнч Рубинштейн: ему на свете всех видней, ему на свете всех лучшей».
А Вика пишет на это: «Каннибализм соседских глаз заводит тётечку в экстаз, горжетка пьяная на ней и левый правого синей». А я опять отвечаю: «Немытые рептилии все стилизованы под линии. Моя спина, угрюм-живот, собачка – первый бегемот».
Вика рассказывает: «Капустный крот, свинарка, мятый гусь и третий слева шалопай с метлой, украли шкварок у слепых бабусь, сменяли на айпод с иглой».
И все равно возвращаемся к смайлику : – =
И напоследок. Есть в Японии такая философская школа «коан». Там учитель спрашивает у ученика что-нибудь, а