Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девочка в колготках телесного цвета ждала возле подъезда меня. Я должен был прийти. Колготки смотрелись на холодном ветру трогательно.
Алешка с детства любил западную культуру. Когда радио в кухне начинало играть: «на-на-на-на-на-нааай», – он бежал слушать. Тетушка в это время варила варенье. Окна были распахнуты, стоял июнь. А за ним следовали все последующие летние месяцы. Как все по-хорошему и по-доброму, – думалось мне. Как хорошо быть десятилетним, и жизнь еще вся впереди. Сколько еще будет таких вот песен, и таких жарких июней.
Илья Скворцов, будучи человеком эрудированным и умным поехал на передачу «Своя игра». Он взял отгул на три дня; надел салатную рубашку, итальянский пиджак, галстук, прихватил с собой очки от солнца, черный зонт и кейс.
Ведущий предложил выбрать категорию:
– Итак, сегодня у нас, – сказал Петр Кулешов, – «Часы Австрии», «Духовые музыкальные инструменты», «О, спорт, ты – мир», «А, ну-ка, девушки!», «Вернисаж», «А, под чесночком», «Острова Тихого океана» – Выбирайте.
Илья на мгновение задумался, погладил подбородок, сделал рискованный жест рукой вниз и произнес: Давайте – «А под чесночком».
– Итак, вы выбрали «А под чесночком» – «Да, – утвердительно сказал Илья, и повторил жест рукой, и фразу, – «А под чесночком».
Шел он не думая. «Завтра будет завтра» – решил он. Его направление лежало в другой город, к другим людям, в другую совершенно, быть может жизнь.
Новиков падал на колени и крестился щепотью длинных пальцев. Волосы спадали сбоку на высокий лоб. Пиджак зеленого цвета развивался.
Торжественное донесение заканчивалось словами: «…он Гитлера славит!»
Мишку надоумили зайти к Сан Санычу за деньгами. В коридоре он скривил свою ухмылку, и вошел в кабинет.
– Есть деньги?
Сан Саныч оторвался от бумаг, посмотрел внимательно и серьезно сквозь очки на Мишку, думая, можно ли доверять этому человеку или нет. На Мишке были тоже очки. Сан Саныч молча достал кошелек и вытянул пятидесятирублевку. Взяв деньги, Мишка исчез за дверью. Сан Саныч продолжил работать с документами.
Андрей сказал в своей манере тем, кто стоял рядом, с ним же: «За что вы Пушкина-то, Сашу…»
Русик очень боялся цыган, подростков, он прижимал свой кейс обоими руками и быстро шел по темным улицам. Воевать он умел только с кондукторами в трамваях и с детьми.
Андрей зачитывал какое-то траурное послание, с присущей ему интонацией и артикуляцией: «…убит, застрелен, похоронен».
Другой раз он встретил в подъезде 16-летних и 18-летних знакомых, которые спорили о войне и об армии. Он остановился возле них, прикурил, помолчал, и сказал: «Мы тоже были за линией фронта, – и пошел вверх по ступенькам к себе. – Держитесь, мужики».
(Гомосеки из Куршевеля)
В бассейне плавали двое. В том же бассейне плавал и Андрей в своих синих обтягивающих плавках, – почти такие же носили женщины в передаче «Аэробика» в восьмидесятые годы. Те двое на него постоянно поглядывали, и между собой переглядывались, что-то шептались в стороне. Андрей стал смотреть на них подозрительно. Один из них, проплывая мимо, коснулся Андрея рукой, а другой телом. Когда Андрей вышел из бассейна, те двое тоже вышли. Подмигивали ему.
Друзья Андрея спросили: «Андрей, что это за типы там с тобою плавали?» – «А это… Это – вот такие мужики, – Андрей поднял вверх большой палец, и добавил, – с завода».
(Ирландские трюфели)
У Ирины жил декоративный белый кролик, и он все время гадил такими коричневыми травяными кругляшками. Они так везде и валялись у нее по комнате: на полу, на диване, на креслах. Хорошо, что эти кругляшки, в общем, не воняли, так как кролика Ирина кормила специальным кормом и травой.
Когда случилось так, что Федору надо было закусить выпитую только что водку, то мы ему предложили эти кругляшки, сказав, что это – отличная закуска – ирландские трюфели. Федя никогда не видел ирландских трюфелей, и поэтому, схватив несколько кругляшков, съел, и сказал что это лучшие ирландские трюфели с отличным вкусом; лучшие, которые он когда-либо пробовал. Мишка Большой видя то, как Федор их ест, сказал:
– «Дайте-ка и мне попробовать».
Ему дали.
Мишка сказал, что да, замечательные трюфеля.
(Звонок с Ближнего Востока)
Андрей был дома. Шел из кухни в свою комнату. В коридоре зазвонил телефон. Андрей сначала решил не брать трубку и пройти мимо. Но взял. Звонил неизвестный мужской голос. Говорил голос нараспев, как это принято в странах ближнего востока. Наверное, на станции соединили неправильно.
– Алло? – сказал Андрей. В ответ он услышал нараспев:
– «Аллах алла хала мала хала Аллах…»
– Может из Афганистана какой-то мулла, – подумал Андрей. – Может какой-то террорист из Пакистана звонит?
Голос в телефоне, такое впечатление, будто бы не хотел слышать собеседника, он пел в трубку своё «Халла алла хала маллах…» Андрей, подумав, решил не класть трубку, а положил ее рядом с телефоном. Голос по-прежнему пел. Андрей поехал гулять в центр, приехав, лег спать. Утром он вспомнил про оставленную трубку. Он подошел к телефону, приложил трубку к уху, где все еще пел голос неизвестного.
– Алла халла Аллах хала маллах хала.
Тут уже Андрей не выдержал и повесил трубку.
(В биотуалетах)
Федор с Нафаней бухали на лавочке. Возле лавочек стояло два синих биотуалета. Выпив приличное количество синьки, Федор с Нафаней захотели посетить эти туалеты. Когда они зашли в них, подъехал кран, и рабочие погрузили синие кабинки в прицеп, обвязав их лентой, чтоб по дороге туалеты не упали и не съехали вниз. Нафаня и Федор этого не заметили, так как находились внутри.
– Ну что, еще Нафань возьмем? Или остановимся? – сказал Федор из одной синей кабинки.
– Еще возьмем, – спокойно и решительно ответил Нафаня из другой синей кабинки… – Это, я что-то выйти не могу, сын. Заклинило что ль…
– А ты посильней дергай, – сказал Федор, – сейчас я выйду, и помогу тебе…
Кран с прицепом выехал в этот момент на перекресток по улице Ленина, встав на светофоре.
(Шляпка)
– А вот шляпку-то вернуть придется.
– «Какую такую…» – тихо проблеяла девица и осеклась, когда Селиверстов сгреб её выжженную перекисью шевелюру в свой огромный пролетарский кулак. – «Ииииии!» – запищала она и выжидающе сощурилась на него. – «Мне ее подарили». Селиверстов тоже сощурил один глаз: то ли и впрямь поверил, то ли прикидывал, как теперь эту шляпу экспроприировать.
– «Ну, хорошо, – сказал мужик, – допустим, подарили тебе ее это, или дали – суть дела не меняет» – «Я вам не эта! Я сейчас! Да я милицию вызову!» –