Винтовка лежала на земле. Пепе поднял ее, зарядил новым патроном и лег в кусты на живот. Он прополз далеко вправо и, не вставая, стал медленно и осторожно взбираться на холм, время от времени останавливаясь передохнуть.

В горах солнце проникает в ущелья не сразу, ему надо подняться повыше. Но вот его жаркий лик выглянул из-за холма и мгновенно принес с собой зной. Белый свет падал на камни, отражался от них и прозрачными струйками опять поднимался в воздух: камни и кусты за ними тоже как будто дрожали.

Пепе все полз и полз вверх по склону, делая зигзаги, чтобы не подставляться под пули. Глубокая рана между костяшками начала пульсировать. Сам того не зная, Пепе прополз мимо гремучей змеи: она подняла голову и тихо, предостерегающе загремела хвостом. Он тотчас отшатнулся и пополз в другую сторону. Быстрые серые ящерки то и дело мелькали у него под носом, взметая за собой крошечные пыльные вихри. Пепе нашел еще одну большую паутину, смял и прижал комок к пульсирующей ране.

Теперь он толкал винтовку левой рукой. С кончиков его жестких черных волос на лоб и щеки стекали капельки пота. Губы и язык начали пухнуть. Пепе пошевелил губами, чтобы во рту образовалось хоть немного слюны. Его черные глаза с опаской и тревогой смотрели по сторонам. Когда на выжженной земле впереди остановилась ящерица, Пепе взял камень и раздавил ее.

Солнце миновало зенит, а Пепе еще не одолел и мили. Последние сто ярдов до высоких зарослей толокнянки он полз изнуренно, на последнем издыхании, а когда наконец дополз, то протиснулся между твердых узловатых стволов и уронил голову на здоровую руку. Тощие кустики почти не давали тени, зато давали укрытие. Пепе сразу уснул, хотя солнце жарило ему спину. То и дело к нему подскакивали маленькие птички, смотрели с любопытством и улетали прочь. Во сне Пепе корчился от боли, вновь и вновь поднимая и роняя больную руку.

Солнце скрылось за горными вершинами, наступил прохладный вечер, а потом и стемнело. Где-то на холме завыл койот: Пепе испуганно очнулся и оглянулся по сторонам сонными глазами. Кисть распухла и отяжелела; вдоль всей руки, по внутренней ее стороне, протянулась ниточка боли, которая заканчивалась где-то под мышкой. Пепе осмотрелся и встал, потому что вокруг была чернота: луна еще не взошла. Несколько минут он неподвижно стоял в темноте. Отцовский плащ давил на больную руку. Язык так распух, что едва помещался во рту. Пепе кое-как стянул с себя плащ, бросил его в заросли толокнянки и стал с трудом подниматься на холм, спотыкаясь о камни и продираясь сквозь кусты. Винтовка стучала по камням. Маленькие лавины гравия и пыли вырывались из-под ног и с шепотом летели вниз по склону.

Вскоре на небо вышла старуха луна, и впереди вырисовались очертания вершины. При лунном свете идти было проще. Пепе шел, чуть склоняясь вперед, чтобы больная рука свободно висела в воздухе. Его подъем состоял из отчаянных коротких рывков и минутных привалов. С вершины, гремя сухими стеблями диких кустарников, непрестанно дул ветер.

Луна была в зените, когда Пепе наконец добрался до острого хребта. Последние сто ярдов он шел по голому камню: землю здесь давно выдули ветра. Пепе забрался на вершину и посмотрел вниз. Там был такой же узкий каньон, как и оставшийся позади, чуть мглистый в лунном свете, заросший сухой полынью и чапаралем. Следующая гора резко поднималась в небо, на фоне которого были четко видны ее кривые гнилые зубы. На дне росли густые темные кусты.

Пепе стал спускаться по склону. Глотка слипалась от жажды. Он попытался было бежать, но тут же упал и покатился кубарем. После этого он вел себя осторожнее. Луна как раз скрывалась за горами, когда Пепе одолел спуск. Он ползком забрался в кусты, нащупывая пальцами воду. Нет, в русле никакой воды не было, только влажная почва. Пепе положил винтовку на землю, набрал пригоршню грязи и сунул в рот, но тут же выплюнул и стал отскребать землю с языка: она стянула рот, как примочка. Пепе принялся рыть в русле яму, чтобы собрать воды, однако вскоре уронил голову на влажную землю и заснул.

Поднялось солнце, и на землю опять сошел зной, а Пепе все еще спал. Только в разгаре дня его голова вдруг дернулась. Он медленно осмотрелся. Его глаза превратились в маленькие настороженные щелки. В двадцати футах от него, в густых зарослях кустарника стояла большая рыжевато-коричневая пума. Навострив уши и опасно припав к земле, она изящно помахивала длинным толстым хвостом и смотрела на Пепе. Потом она легла, не сводя с него глаз.

Пепе заглянул в ямку, прорытую в русле ручья. На самом дне скопилось полдюйма грязной воды. Он оторвал правый рукав, зубами вырвал из него лоскут, намочил в воде и обсосал, потом еще, еще и еще.

Пума по-прежнему сидела и смотрела на Пепе. Наступил вечер, но на склонах не было никакого движения: птицы не спускались в этот сухой каньон. Пепе время от времени смотрел на пуму. Веки зверя как будто начали смыкаться, пума зевнула и показала Пепе тонкий красный язык. Внезапно ее голова дернулась, а ноздри задрожали. Длинный хвост забил из стороны в сторону. Пума встала и бежевой тенью скользнула в густые кусты.

Минуту спустя Пепе тоже услышал звук: далекий топот лошадиных копыт по гравию. И еще кое-что: пронзительный собачий лай.

Пепе взял винтовку в левую руку и почти так же бесшумно, как пума, скользнул в кусты. В сгустившихся вечерних сумерках он пополз по склону к очередной вершине и выбрался наверх только с наступлением темноты. Силы его почти иссякли. В темноте он постоянно спотыкался о камни и падал на колени, но продолжал подъем, карабкаясь по изломанному склону.

Почти на самой вершине Пепе лег и немного поспал. Его разбудила древняя морщинистая луна, осветившая ему лицо. Он встал и пошел дальше, а ярдов через пятьдесят остановился и вернулся назад, вспомнив, что забыл винтовку. Он ходил среди кустов и щупал землю, но ружья нигде не было. Наконец он прилег отдохнуть. Боль под мышкой стала гораздо ощутимее, а рука словно вспухала и опадала при каждом ударе сердца. Пепе никак не мог устроиться так, чтобы тяжелая рука не давила на ноющую подмышку.

С последним усилием умирающего животного Пепе встал и снова пошел к вершине. Больную руку он придерживал здоровой, чтобы она не касалась тела. Пепе тащился из последних сил: несколько шагов и отдых, потом еще несколько шагов. Наконец вершина стала приближаться. Луна высвечивала ее неровные зубцы на фоне неба.

Сознание вдруг покинуло Пепе и рвануло по спирали вверх. Он рухнул на землю и замер. Хребет был всего в сотне футов от него.

Луна ползла по небу. Пепе немного развернулся, лежа на спине. Губы и язык пытались складывать слова, но выходило только неясное шипение.

С наступлением рассвета Пепе сумел взять себя в руки. Взгляд снова стал осмысленным. Он поднес к глазам огромную распухшую кисть и пригляделся к страшной ране. Яркая черная полоска бежала от запястья к подмышке. Пепе машинально потянулся за ножом, но не нашел его. Он осмотрел землю под ногами, подобрал острый камень и стал царапать им рану, пилить разбухшую плоть, покуда не выдавил из нее несколько крупных капель зеленого гноя. Пепе запрокинул голову и заскулил, как собака. Вся правая половина тела затряслась от боли, зато боль прочистила голову.