Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Астизу я попросил надеть медальон с буквой «N», врученный мне Наполеоном – чтобы подчеркнуть нашу значимость и пресечь все попытки ювелира снова завести речь об «обрамлении столь прекрасной картины». Выглядел медальон на ней очень даже неплохо, и если не считать того факта, что получил я его от человека с манией величия, эта вещица мне даже нравилась.
Внезапно жена схватила меня за руку.
– Я должна была остаться с Гором, – прошептала она. – Этот Париж, он просто пропах опасностью.
– Это пахнут рыбный рынок и канализация. Давай покончим с этим делом, – отозвался я, подумав, что наш мальчик сейчас увлеченно играет наперстками и катушками, перекатывая их по полу под наблюдением няни. У меня были большие сомнения, что он без нас скучал.
И вот мы прошли в помещение в глубине магазина.
– Мари-Этьен? – окликнул я хозяина. Почему-то я считал, что здесь нас ждет стол, уставленный пирожными, с непременной бутылкой бренди, чтобы отметить успешное завершение сделки. Но в помещении царил полумрак. И приказчик почему-то последовал за нами.
– Вы здесь? – снова позвал я ювелира.
Дверь захлопнулась, и тени ожили. Из тьмы материализовались человек десять-двенадцать головорезов в треуголках и тяжелых черных плащах. В помещении сразу стало тесно, как в частной ложе в опере, когда пение на сцене затянулось, и зрители стали заходить друг к другу пообщаться.
– Черт побери! Ограбление?! – вырвалось у меня. Я так удивился, что поглупел, и только затем сообразил, что камня при нас нет, после чего на мгновение повеселел. – Боюсь, у нас нет для вас ничего ценного, господа!
– Это не ограбление, мсье Гейдж, – сказал предводитель незнакомцев. – Вы арестованы.
– Арестован? – Я даже застонал от досады. Надо же, всякий раз, когда я собираюсь сделать что-то хорошее и правильное, меня непременно сажают за решетку! Да и заключенный из меня никудышный, то и дело норовлю сбежать. – За что на этот раз?
– За утаивание информации от французского государства.
– Информации? – Недоумение мое лишь возрастало. – Это вы о чем?
– О важном археологическом открытии. Зеленом Яблоке Солнца.
Кто же они, алчные жандармы или сгорающие от нетерпения историки?
– Я и сам ищу именно эту информацию, но у меня ее пока что нет, – ответил я. – А по чьему приказу меня арестовывают?
– Министра Фуше.
– Но он больше не является министром полиции. Вы что же, газет не читаете?
– Он был министром и остается им.
Когда год тому назад меня арестовали по приказу Жозефа Фуше, он являлся одним из самых влиятельных людей во Франции, и его министерство немало поспособствовало укреплению военной диктатуры Наполеона. Но все эти успехи и усиление позиций Фуше Бонапарт счел опасными и временно отстранил его от должности. Наполеону вообще нравилось время от времени осаживать своих прислужников. Однако амбициозный министр оставил после себя одну из самых эффективных и жестоких полицейских структур в мире, и его отстранение ничуть не повлияло на рвение его бывших подчиненных. Эта шайка продолжала действовать в точности так же, как когда ими управлял всесильный Фуше.
– А вы кто такой? Представьтесь.
– Инспектор Леон Мартель, – ответил главарь и прицелился в меня из тяжелого кавалерийского пистоля. Его собратья тоже вытащили оружие, и, как мне показалось, сальные взгляды их свинячьих глазок дольше положенного задержались на фигуре Астизы – поведение для полицейских совершенно недопустимое. Я напрягся и приготовился к худшему.
– Думаю, вы должны объяснить, что, собственно, происходит.
В то время, как хрупкий и тонкогубый Фуше напоминал ящерицу, Мартель походил на большую, готовую к прыжку кошку, и в его ореховых глазах светилась поистине кошачья хитрость.
– Вы завладели драгоценным камнем. И нам хотелось бы знать историю его происхождения, – заявил он.
– Я ничего не знаю. И потом, где эта моя драгоценность? Где Нито?
– Камень конфискован, ювелира мы отправили домой.
– Конфискован? То есть, вы хотите сказать, украден?
– Это вы его украли, мсье, по заказу паши из Триполи.
– Помогите! Воры! – закричал я.
– Никто вас здесь не услышит, – отозвался Леон. – Владелец магазина получил приказ закрыть его на один день. У вас нет помощников, и бежать даже не надейтесь.
– Почему же нет? А первый консул, мой друг и патрон? – намекнул я. – Взгляните, что носит на шее моя жена! Его медальон.
Инспектор покачал головой.
– Никакой он вам не друг и не патрон, раз вы не желаете делиться секретами, столь важными для будущего Франции. Руки давайте, сейчас наденем на вас наручники.
Я уже давно понял: спорить и сопротивляться малоприятным и агрессивным людям – дело бесполезное, они распалятся еще больше. Внести определенность – вот что лучше всего в подобных обстоятельствах. К тому же я устал от наглецов, тычущих стволами в мою возлюбленную, которая теперь была мне женой и матерью моего ребенка. И я протянул Леону руки – но только крепко сжал их в кулаки и что есть силы ударил снизу по длинному стволу пистоля. Мне удалось выбить его из рук Мартеля, и оружие взлетело к потолку. Грянул оглушительный выстрел, а я не стал тратить времени даром и нанес этому ублюдку сильнейший удар по носу. Полицейский так и взвыл от боли – прямо праздник души. Астиза, не менее шустрая и сообразительная, чем я, развернула свой плащ и стала размахивать им, точно крылом летучей мыши, прямо перед носом у этих мерзавцев, которые из-за тесноты помещения сбились в плотную кучу. Я ринулся прямо в эту гущу, расталкивая противников налево и направо. Пистоли стреляли, воздух наполнился гарью. Сцепившись с одним огромным жандармом, я вместе с ним врезался в витрину с украшениями и опрокинул ее – драгоценные безделушки так и разлетелись в разные стороны.
Просто чудом никто во время этой заварушки не был ранен – лишь безнадежно была испорчена дорогая накидка Астизы, в ней зияли дыры от пуль. Но главное мое достижение заключалось в том, что жандармы израсходовали все заряды, и стрелять им теперь было нечем.
– Беги к Гарри! – крикнул я, катаясь по полу с вцепившимся в меня здоровяком и сбивая все новые витрины. А затем, когда мне посчастливилось схватить валявшийся на полу пистоль, который я надеялся использовать, как дубинку, чьи-то руки впились мне в горло, еще кто-то схватил меня за ноги, а кто-то третий ударил по голове, и все кругом погрузилось во тьму.
Очнулся я в подвале из серого камня, подвешенный головой вниз, точно какой-то неудачно угодивший в ловушку опоссум, и крайне раздраженный тем, что полиция – если это действительно была она – схватила именно меня. Ведь я ничего не знал.
Я одурело хлопал веками, а затем взгляд мой упал на стоявших внизу палачей, в том числе и на Мартеля, которого было легко узнать по перевязанной голове и кислому выражению лица. Коррупция ожесточила этого человека. Его челюсть, напоминающая по форме лопату, была выдвинута вперед – наверное, от привычки копаться в делах разных людей, – а кожа на лице испещрена оспинами. Я решил, что такая жестокость судьбы лишила его возможности заводить романы с женщинами, и поэтому он вечно пребывает в плохом настроении. Мужчины, у которых скудна половая жизнь, обычно подлы и жестоки. Кожа у Мартеля, что типично для галлов, была темной, загорелой от солнца и закаленной ветрами; густые непослушные волосы выбивались из-под кожаного шнура на лбу. Темные брови сходились у переносицы теперь уже сломанного носа, полные губы кривились в подлой усмешке. Словом, выражение его лица было самым мрачным, что говорило о несчастливом детстве, злоупотреблении спиртным и разочаровании в жизни. Он принадлежал к тому разряду людей, которые или охраняют тюрьму, или сами являются заключенными. Нет, он не кошка, решил я; скорее – опасный грызун, явившийся откуда-то из подземелья. Он полезен начальству, но никогда не станет одним из них – слишком уж груб и прямолинеен. Судя по всему, Мартель это понимал, что являлось дополнительным раздражителем. А ведь он мог и подняться…