Однако Даффи, как и большинство полицейских, знал: в какой-то момент надо остановиться. Можно немного подчистить собственные слова, слегка подстроить улики, забыть какую-нибудь малость: понятно ведь, что это во имя одного — во имя правосудия. Такие вещи делаются не для продвижения по службе, не из личной ненависти к преступнику и не из корыстных побуждений.

Это была обычная практика, так поступало большинство полицейских. Но не все. У некоторых полицейских принципов не было вообще. Такие долго не задерживались. Но были и хитрецы — те, что серединка на половинку. Старший инспектор Салливан, например. С ним никогда нельзя было сказать наверняка. Он вечно держался особняком, делал все с ленцой, будто все ему обрыдло; по количеству задержаний он был на хорошем счету, но всегда казалось, что кое-что он держит для себя, про запас. Отчасти причиной было то, что он проработал в этом участке дольше всех. Салливан часто говорил: «Мой опыт подсказывает, юноша…» или «Вот проработаешь здесь с мое…» и «Слушай, сынок, да я тут такое раскручивал, когда ты еще не знал, зачем тебе двадцать первый палец…». Молодежь, по большей части, пыталась смотреть на него как на доброго дядюшку, но это ни у кого особенно не получалось.

Как-то летом две девицы из новеньких начали промышлять на углу Бейтмен и Фрит-стрит. Одна была черная, другая — белая; когда снимали клиентов на улице, работали в паре. Бизнес шел не слишком бойко — по крайней мере, не среди бела дня; но девочки были новенькими и либо решили взять местный рынок наглостью, либо сутенер у них оказался слишком жадный, так что они часто шлялись по улице. Одна стояла на стреме, а вторая предлагала услуги потенциальному клиенту. Если тот не уходил, но и не мог решиться, девица указывала на подельницу и говорила: «Может, вам моя подружка понравится?» Возможность выбора льстила искателю приключений, обуреваемому сомнениями, он боялся показаться невежливым, отказав обеим, и останавливался на одной. Даффи много раз видел, как девицы разыгрывали этот спектакль.

На вид это были решительные двадцатилетние девицы, способные за себя постоять. Но решительного вида мало, чтобы защититься от ножа. Однажды вечером кто-то пырнул чернокожую, сначала в плечо, а потом, когда она падала, — в ягодицу, стараясь попасть как можно ближе к влагалищу. Девушка долго пролежала в канаве и потеряла много крови, а потом ее увезли в больницу и подлатали. Даффи она рассказала, что порезалась, открывая консервы.

Удар ножом во влагалище — способ, которым один сутенер предупреждает других, чтобы не заходили на его территорию. Сутенера обычно не режут, он может и ответить, режут всегда одну из девушек. Даффи не испытывал к проституткам сентиментальных чувств, но подобные разборки ему не нравились, и в этот раз он повел себя довольно жестко: сначала поднажал на Полли — так назвалась пострадавшая — и та выдала имя своего сутенера. Потом пошел к сутенеру и надавил на него, но уже посильнее. После чего вышел на человека по имени Савелла, который за несколько недель до нападения неоднократно намекал сутенеру, что неплохо бы освободить территорию.

Даффи начал давить на Савеллу, но это было намного сложнее, Савелла оказался куда сообразительней и, как опытный преступник, был отлично подкован юридически. Даффи встречался с ним несколько раз, разыгрывая из себя занудного энтузиаста-одиночку. Спрашивал, на кого Савелла работает. Савелла отвечать отказывался и только повторял: «А я сама себе хозяина», — но Даффи не прекращал расспросов. Наконец всплыла кликуха: Большой Эдди. Больше ничего: ни настоящего имени, ни подробностей. Даффи продолжал задавать вопросы. Вести дела он умел.

В конце концов его вызвал Салливан.

— Я смотрю, Даффи, ты с этой проституткой недалеко продвинулся.

Даффи возразил. Он вышел на сутенера, потом на Савеллу, узнал про Большого Эдди. Завел несколько новых контактов. Девушки еще могут разговориться. Удалось найти человека, владеющего информацией, которая может помочь сильнее надавить на Савеллу.

— Мой опыт подсказывает, что дело пора закрывать, — подытожил Салливан.

Даффи снова не согласился. Иногда зацепок бывало и меньше, но дела успешно раскрывались.

— Повторяю, — произнес Салливан, сверля Даффи маленькими жабьими глазками — они единственные сохраняли подвижность на дряблом статичном лице, — мой опыт подсказывает, что дело пора закрывать.

Уже тогда Даффи знал, что это тот случай, когда не надо плевать против ветра, когда следует пожать плечами и сказать: «Впрочем, это всего лишь шлюха», да и девица, надо признаться, была не из приятных. Но по глупости он этого не сделал. Не закрыл дело. Даффи не нарушил тем самым законы полиции, ведь Салливан официально не приказывал прекратить расследование, не взял его сам и никому не передал. Просто начальник недвусмысленно дал ему понять, что надо отойти в сторону.

И только Даффи получил свежую информацию о Большом Эдди, как грянул гром. Как именно это произошло и кто за этим стоял, он так и не узнал, но идею наверняка подал кто-то из своих. В участке все знали, что у них с Кэрол дела забуксовали. Начался период, который бывает у всех пар после года знакомства, когда отношения теряют новизну, а окружающие ведут себя так, будто вы вот-вот поженитесь, при встрече принимаются насвистывать свадебный марш и качать воображаемого младенца, и тут вдруг вас одолевают сомнения: а на кой все это? Хочется остановиться, подумать, убедиться, что находишься на верном пути. Даффи пытался объяснить это Кэрол, но она решила, что он хочет ее бросить. Такого она никому не могла позволить. Кэрол кричала и плакала, а Даффи убеждал, что она делает неправильные выводы, что нельзя предполагать то, что даже ни разу не обсуждалось, что он, конечно, любит ее по-прежнему, но она должна попытаться посмотреть на их отношения с иной точки зрения. То есть с твоей, сострила она.

В итоге договорились провести пару месяцев порознь: без условий, без секса, без уговоров, а потом видно будет.

Недели через три у Даффи начался настоящий зуд. Раз они договорились, что два месяца не будут предъявлять друг другу никаких требований, значит, оба могли чувствовать себя совершенно свободными. Даффи испытал краткую внутреннюю борьбу и скоро сдался.

У Даффи была одна особенность; как верно заподозрил Маккехни, он готов был заряжать в оба ствола. Лет в восемнадцать у него был серьезный «голубой» период, потом, после поступления в полицию, наступило отрезвление, и с тех пор Даффи успешно делил свои пристрастия к обоим полам поровну. Коллеги в участке, видя его стойкий интерес к женщинам, ничего не подозревали; о второй составляющей своих предпочтений Даффи особенно не распространялся. Кэрол он признался, а она сказала, что всегда считала, что у нее мальчишеская фигура, и спросила, не хочет ли он, чтобы она время от времени одевалась мужчиной. «Дело не в этом», — объяснил Даффи, но такая реакция была ему приятна.

Когда они с Кэрол решили на пару месяцев расстаться, и у Даффи засвербило, он долго думал, в какую сторону направиться. Если найти девушку, Кэрол обязательно будет ревновать, несмотря на соглашение. Если завести парня, она может подумать, будто он — как бы она это сказала? — повернул обратно, но, скорее всего, узнав об этом, не будет бояться конкуренции. С точки зрения физического удовольствия, большой разницы для Даффи не было; когда речь шла об оргазме, он не привередничал.