Через две недели Сальваторе позвонил снова; попытка людей Салливана засечь выемку денег закончилась потерей еще одной сотни — они либо отвлеклись как раз в самый важный момент, либо, как Маккехни предположил в телефонном разговоре, просто заснули.

— Эти унизительные предположения никому не помогут, — отреагировал Салливан. Судя по голосу, его извинение за провал было чистой формальностью, особого расстройства он не испытывал.

Маккехни, напротив, был ужасно расстроен. Он согласился, чтобы Салливан взял дело в надежде хоть на какие-то действия. С тех пор, как дело о нанесении телесных повреждений Рози Маккехни было передано из гилдфордского отделения в «Уэст-Сентрал», других шагов он не предпринял. За четыре недели Брайен выбросил на ветер 250 фунтов, личности преступников, напавших на жену, не были установлены, а Салливану было явно наплевать. Маккехни даже не мог пойти к нему на прием, потому что Сальваторе со своими подручными точно следили за ним или у них где-то был осведомитель; ему оставалось только сидеть в офисе у телефона и ждать, когда Салливан сообщит дурные новости.

Когда же Салливан упустил третью сотню, Маккехни решил изменить тактику. Он позвонил в «Уэст-Сентрал» и попросил детектива Шоу. Объяснил, что дело срочное и увидеться надо с глазу на глаз, если возможно, в какой-нибудь забегаловке в ближайшие день-два, но подальше от привычных мест. Шоу согласился.

Они встретились в распивочной у станции метро «Бейкер-стрит». Помещение было большое и безрадостное; в промежутках между закрытием и открытием здесь даже не пытались избавиться от клубов сигаретного дыма. Посетители утешались тем, что обстановка была куда мрачнее домашней атмосферы, в которую они возвращались потом, к женам и детям, к чистоте и любимому ужину; именно поэтому они ценили заведение за грязь и вонь, за мужскую компанию и упорное нежелание владельцев продавать орешки, печенье и разные новомодные коктейли — все то, что могло привлечь шумные стайки секретарш после работы и нарушить серьезный мужской процесс поглощения алкоголя. Шоу часто заглядывал сюда по дороге домой, это была его ветка метро.

— Мне нужен совет, — начал Маккехни, — хочу, чтобы ты меня выслушал. Я расскажу все, что со мной произошло, и если в конце ты решишь, что не можешь мне помочь, чтобы не скомпрометировать себя или свой участок, — просто допей свое пиво и иди, я тебя пойму. Единственное, о чем я прошу: никому об этом не рассказывай. Договорились?

Шоу кивнул. Невысокий, с хитроватой физиономией, он никогда не улыбался. Маккехни начал рассказ. Когда впервые всплыло имя Салливана, Брайену показалось, что на лице Шоу дернулся мускул, но не более. Когда Маккехни закончил, полицейский закурил, добавив плотности окружающему дыму, сделал несколько затяжек, а потом заговорил, не глядя на собеседника. Он словно стремился избежать ответственности за собственные слова, будто Маккехни просто случайно его подслушал:

— Скажем так: я твои проблемы понимаю. Предположим, это могло произойти раньше. Предположим, в случае с полицейским определенного ранга, дело не так легко перевести в другой участок — это делается только по личной просьбе. Как правило. Я, естественно, объясняю все в общих чертах, — Шоу глубоко затянулся. — А разговоры о мотивах в каждом конкретном случае могут стоить мне места.

— Это понятно.

— И ничто из сказанного мною не должно восприниматься как критика конкретного полицейского.

— Естественно, — оба надолго замолчали.

— Будь мы в Америке, — снова заговорил Маккехни, — я бы обратился к частному детективу.

— Здесь это тоже возможно, — возразил Шоу, — если привлекает идея нанять полицейского на пенсии, который когда-то хорошо ловил преступников. Таких больше нет, а даже если есть, то можно с тем же успехом потратить деньги на благотворительность.

— Что же мне делать, если я не хочу всю оставшуюся жизнь выплачивать по сотне каждые две недели?

— Об этом-то я и думал, — произнес Шоу и наклонил пустой стакан в сторону собеседника.

Маккехни отправился к стойке и заказал еще выпить. Пивная была воистину оплотом мужского мира — даже официанток здесь не было. Толстяк в полосатой рубашке с пивными подтеками обслужил его, красноречиво демонстрируя презрение. Несколько жителей пригорода покорно собирали плащи и портфели, чтобы удрученно двинуться навстречу солнечному свету и теплу домашнего очага. Маккехни подумал, насколько счастливей была его жизнь с Рози. Несмотря на случайную связь с секретаршей, он по-настоящему любил жену и не хотел, чтобы с ней что-нибудь случилось. Когда Брайен поставил кружки на стол, Шоу сказал:

— Можешь позвонить Даффи.

— Кто это такой?

— Даффи. Ник Даффи. Мы были приятелями. Пару лет отработал в отделе по борьбе с проституцией и наркотиками. Ушел со службы года четыре назад.

— Чем он сейчас занимается?

— Консультирует по вопросам безопасности. Объясняет компаниям, как сохранить деньги. Время от времени расследует кое-какие дела и уж, конечно, прекрасно знает, кто есть кто на участке. Если он свободен — может и взяться.

— Почему он ушел из полиции? Его уволили?

— Скажем так: малость попал под раздачу.

— Он что, закон нарушил?

Шоу поднял глаза и улыбнулся слегка иронически:

— У каждого из нас свое определение закона, согласен? Вопрос сложный. Но если ты меня спросишь, честный он или нет, я скажу, что Нику Даффи приходится быть честным.

— Как мне с ним связаться?

— По телефонной книге.

— Спасибо.

— Не благодари меня. Потому что ты меня не видел. Ясно? Два момента: я тебя к Даффи не отправлял и ты обо мне не слышал, ясно? И еще: не стоит спрашивать у Даффи, почему он ушел из полиции. Это может его задеть.

Шоу ушел так быстро, что Маккехни даже не успел допить пиво.

Солнечный свет, проникающий сквозь высокое окно в квартиру на Пэддингтон, сверкнул на золотой серьге в левом ухе Даффи. Ник Даффи иногда мечтал разработать систему мини-сигнализации, чтобы при нагревании серьги на один-два градуса в ухе звонил крохотный будильник. Отказаться от идеи пришлось по двум причинам: временами Даффи спал на левом боку, и потом, только идиот стал бы полагаться на солнце.

Даффи тешил себя этой затеей в первую очередь потому, что ненавидел часы. Если в помещении были часы, он не мог спать. Наручные часы он слышал с другого конца комнаты. Будильник срабатывал для него уже потому, что тиканье не давало Даффи заснуть. Поскольку жил он в однокомнатной квартире (квартирные агенты облагораживали пространство, называя его «свободной планировкой»), часам деваться было некуда. Допущенные в квартиру хронометры нуждались в обязательной упаковке. Для тех, кто оставался на ночь, в ванной стоял пластиковый контейнер с надписью «Часы». Кухонные часы висели снаружи за окном, в полиэтиленовом пакете циферблатом к стеклу. Иногда зимой птицы садились на них, приняв за кормушку, и клювами долбили полиэтилен, после чего пакет начинал протекать, и Даффи приходилось приобретать новые часы.