– Андрей Петрович, – не скрывая изумления, Глебов встретил неожиданного гостя.

– Войдемте, поручик. Дело спешное, – Тишевский боязливо оглянулся и вошел в сени.

– Здесь не прибрано… После дороги еще не успел явиться к вам с докладом…

– И не нужно. Я сам пришел. Садитесь. Без церемоний, поручик. Мы с вами в одинаково трудном положении. Вы знакомы с некими Мининым и Зетлингом?

– Да, с Мининым, а второго не имею чести знать, – поручик развел руками и присел на край расстеленной кровати.

– Они назначены следователями по делу о гибели посольства. И мы с вами под подозрением. Мне они сказали, что вы начали давать показания. Это верно?

– Я рассказал им, что произошло. Но ротмистр Минин мне не доверяет. А сегодня я получил от него это письмо, – Глебов протянул Тишевскому голубой конверт.

Полковник пробежал записку глазами и в волнении встал.

– Нужно спешить. Прошу вас, будьте до конца откровенны со мной. Я читал ваши показания следователю. Вы не могли бежать со шхуны так, как сказали. Вас неизбежно должны были обнаружить и убить. Я разделяю вашу настороженность, и это благоразумно. Но наши жизни висят на одном волоске, потому прошу рассказать без утайки все, что вы видели.

Глебов задумался. Быть может, в другом положении он никогда бы не доверился Тишевскому, но, как всякому загнанному в угол человеку, ему требовалась опора. Глебов заискивающе заглянул в глаза полковнику и увидел в них страх. Общность чувств сближает людей, и Глебов решился.

– Когда на палубе началась стрельба, я был в каюте. Тотчас же в нее опрометью вбежал генерал Алмазов. Я стоял в углу и видел, как он пытался уничтожить письмо Деникина и как матросы били его прикладами, а он сумел достать браунинг и застрелиться. Все это время я стоял в темной нише каюты и оставался незамеченным. Когда прозвучал выстрел и звуки схватки затихли, в каюту спустился комиссар…

* * *

Никанор Иванович брезгливо ткнул тело генерала в бок и отвернулся.

– Мертв. Глупец. Подай мне тот конверт, – он указал лежавший на полу голубой конверт с сургучной печатью.

– А что с этим? – спросил матрос и ткнул корявым узловатым пальцем в ворох писем и открыток.

– Перебери. Может, еще что-то интересное будет, а остальное сожги и… Ба! – воскликнул Никанор Иванович. – Да здесь нежданный гость! Я, право, опасался, что вас застрелили. Но поручик Глебов не так прост! Выходите же, милый человек. Ваши страхи излишни. Вы в кругу друзей и можете нам доверять.

Бледный, судорожно сжимающий пистолет Глебов вышел в середину каюты. Вдруг по телу его пробежал электрический ток, и он, теряя сознание, повалился на пол. Для верности матрос нанес второй удар прикладом и вопросительно взглянул на комиссара.

– Нет, он нам еще понадобится. Свяжи его и доставь на берег, вечером я буду с ним говорить.

Глебов очнулся с ломотой в голове и гнетущим чувством безысходности. Окна комнаты, в которой он лежал, связанный по рукам и ногам, были заколочены досками. Через щели внутрь пробивался слабый сумеречный свет. На Александровск надвигалась ночь. Так прошло, должно быть, не меньше часа. Наконец за дверью послышались шаги, и в комнату вошли люди. Первым шел комиссар, за ним, освещая путь факелами, следовали двое матросов.

– Зажгите свечи и останьтесь за дверью, – приказал Никанор Иванович.

Матросы, послушные воле комиссара, зажгли четыре свечи в разных концах комнаты и вышли наружу.

– Что, господин поручик, вот мы и встретились вновь? Не отрицайте того, что встреча наша не случайна. Я должен выразить вам свою признательность, вы досконально выполнили условия договора. Именно потому вы живы. Но отпустить вас на свободу, не обессудьте, мы не можем. Так что придется вам какое-то время делить наше общество. По крайней мере до тех пор, пока разыгранная нами партия не принесет желаемых результатов. Кстати, – Никанор Иванович брезгливо стряхнул пыль с грубо сколоченного табурета и сел против Глебова, – вы ведь не читали письма Деникина? Забавные вещи пишет генерал: сетует на союзников, особенно на французов. Господину президенту Клемансо будет небезынтересно узнать о таком настрое генерала. Но мы уже выслали копию во французское представительство, вас это не должно тревожить.

– Отпустите меня. Я вас не выдам, – Глебов прервал рассуждения Никанора Ивановича хриплым стоном.

– А как вы можете выдать нас? Вы знаете, кто мы? А если б знали, милейший, – Никанор Иванович наклонился к самому уху бездвижного Глебова и прошипел: – так ни за что бы не захотели жить после такого знакомства. Ладно, – он поднялся, – отдыхайте и размышляйте. Время расставит все по своим местам.

Глебов остался один. Над Каспием раскинулась бурлящая звуками и запахами южная ночь. Но в сердце Глебова уже отчаянно клокотала надежда. Все то время, что он лежал, приходя в себя и выслушивая странные речи комиссара, он инстинктивно тер связанными запястьями о выступ в стене. И наконец бечева поддалась. Глебов рывком освободил руки. Подкравшись к двери и опасливо выглянув наружу, он увидел перед собой совершенно пустой, слабо освещенный фонарем двор и расстилающуюся за ним тьму калмыцкой степи…

* * *

– И после долгого пути вы оказались в руках Минина? – поинтересовался Тишевский.

– Именно так, отряд ротмистра подобрал меня, когда я был уже на грани смерти. Но Минин сразу же отнесся ко мне с подозрением. Собственно, у него на то были основания. Ведь не мог же я первому встречному рассказать, что был в плену у большевиков и что вообще имел знакомство с этим комиссаром. А так как я был тогда не в лучшем состоянии, то и не смог придумать более убедительного, чем историю с заевшим механизмом пистолета и прыжком за борт.

– Я вас понимаю. Разоблачить вас они не смогут, да и не в чем, видимо, разоблачать? – Тишевский вопрошающе взглянул на Глебова. – Но все же вам действительно лучше держать язык за зубами. По крайней мере, теперь я спокоен. Но предпочтительнее нам скорее расквитаться с этой грязной историей. Я уже приложил усилия, чтобы господ следователей возвратили на полагающиеся им места в строевых частях. Ведь должен же кто-то кормить вшей в окопах…

– А нам с вами желательно избежать этой неприглядной участи, – Глебов приободрился.

Тишевский многозначительно пожал Глебову руку и, провожаемый поручиком до сеней, вышел на улицу. Глебов запер дверь и в задумчивости прислонился к дверному косяку. Через узкое оконце ему открывался вид на Малую Атаманскую вплоть до лотков городского рынка. Но то, что произошло в следующее мгновение, было поистине кошмаром для уже было нашедшего душевное равновесие поручика. Из крытого возка с решетчатым окном, в каких часто рыночные торговцы возят товар и из которых так удобно торговать разнообразной громоздкой снедью и скотом, – так вот, из такого фургона, приютившегося на обочине дороги, навстречу полковнику Тишевскому вышли два офицера. В одном из них Глебов с легкостью признал ротмистра Минина. А при виде второго, обладателя коренастой фигуры и красивого лица с орлиным носом и алой лентой шрама, в уме поручика сама собой возникла фамилия Зетлинг.