– А вы, Дмитрий Родионович, поэт и обладатель чудного аллегорического мышления! – Минин панибратски хлопнул Зетлинга по плечу и расхохотался. – Будем надеяться, что после всех наших фокусов с допросами Деникин примет единственно верное решение и отправит нас с вами на фронт. В противном случае ваши бретерские замашки, милый Зетлинг, не доведут до добра этот город. Он неизбежно опустеет! Жители покинут его в страхе перед ночными допросами и хитросплетениями безумных комбинаций двух агентов по особому поручению!

Пока Минин оглашал Малую Атаманскую хохотом, а Зетлинг, едва удерживаясь от смеха, смотрел на своего товарища, пока наши герои покидали рыночную площадь и удалялись от дома вдовы Лешковской, рассчитывая разделить ужин с очаровательной Марией Александровной, пока несчастная вдова Лешковская причитала над разгромленным своим домом и пропавшим возлюбленным, над поручиком Глебовым нависла беда.

Став случайным свидетелем жалкой участи захваченного врасплох полковника Тишевского, поручик решил не медлить и, прихватив с собой письмо «Доброхота», кольт и деньги, почел за лучшее оставить кров печальной вдовы. Скитаниям и треволнениям, постигшим Глебова в этот невероятно длинный день, не было предела. Потому, дабы не утруждать читателя, возвратимся в пышущий весенней радостью Новочеркасск лишь с последними лучами догорающего заката.

В трактире «Соловей-разбойник» решалась судьба монархии. Разгоряченные и не в меру пылкие казаки-кубанцы сошлись на смерть с терским есаулом и вставшими на его защиту донцами. Пивные кружки и одутловатые бутылки из-под вина уже были разбиты, в дело пошли кулаки и попавшиеся под руку предметы здешнего интерьера. Изумленный Глебов в нерешительности застыл у входа. Но подошедший половой в забрызганном фартуке сказал, что поручика дожидаются, и указал на узкую дверь в дальнем конце общей залы.

Огибая осколки кабацкого кораблекрушения, Глебов добрался до указанной половым двери и поспешно скрылся за ней. В комнате царил мрак. Единственным источником света здесь был огонек тлеющей сигары.

– Присаживайтесь, господин поручик. Скамья перед вами.

Глебов нащупал скамью и послушно сел на нее. Признаться, попади он в такую переделку, ну хоть два дня тому назад, его возмущению не было бы предела. Но все переменчиво в подлунном мире. И Глебов, к собственному удивлению, вполне равнодушно воспринял загадочную атмосферу, окружавшую «Доброхота».

– Вы виделись сегодня с господами следователями?

– Нет, то есть я их видел, когда они схватили полковника Тишевского, выходившего от меня. После этого я почел за благо последовать вашему совету и исчезнуть, – Глебов инстинктивно пришел к выводу, что всякие пререкательства в его положении бессмысленны. Он с облегчением покорился чужой воле.

– У вашего дома была организована засада?

– Так точно. Когда полковник вышел, они набросились на него и силой увели.

– Браво! Они сами роют себе могилу! Но дело гораздо серьезнее, господин поручик. Вы должны понимать, что, побывав в плену у большевиков, чудом освободившись, вы являете собой персону, опасную для многих.

– Вы знаете?… Но я до сих пор не говорил о том, что произошло в действительности. Это в моих интересах…

– Как знать. До сих пор ваши поступки трудно было назвать осторожными и продуманными. Хотя бы эта история с женой инженера?! Так опрометчиво!

– Вы и это знаете?

– Конечно. Мне известно все, за исключением одного – знаете ли вы, кто я?

– Нет, – едва слышно прошептал Глебов. Сердце его в очередной раз за день кольнуло, и жгучее онемение расползлось по всему телу.

– Верно. Вам лучше и не знать. Умрете со спокойной душой.

– Умру? – прошептал Глебов и попытался встать, но не устоял на ногах и рухнул на пол.

– Умрете. Ведь вы отравлены. Вспомните, вчера вечером после допроса у следователя вас угостили чаем…

Глебов издал надрывный хрип.

– Вспомнили? Время действия яда пришло. Умирайте спокойно. Ваша память будет чиста, мы похороним вас с почестями и оркестром. Спите, Глебов, и не желаю вам встречи на том свете с генералом Алмазовым. Думается, он на вас серчает, – незнакомец рассмеялся.

– Вы… – из последних сил Глебов поднялся на локтях и протянул руку к незнакомцу, – вы…

Вдруг все оборвалось. Глебов повалился на пол. Незнакомец затушил сигару, взял тело поручика под руки и вытолкнул его в окно. Потом и сам последовал за своей жертвой, взгромоздил тело Глебова на стоящую подле стены арбу, тут же тронувшуюся с места.

Утро следующего дня в гостинице «Европа» началось со страшного переполоха. Дворник, первым заступивший на свой пост, подле самого крыльца гостиницы обнаружил сухощавого поручика. Несчастный лежал на брусчатке тротуара, вольно раскинув руки и уткнувшись лицом в пыль. Сначала дворник хотел проучить нашкодившего пропойцу офицера, но понял, что человек этот спит вечным сном.

Через четверть часа у гостиницы уже стояли пролетки. Тело опознанного здесь же поручика Глебова погрузили на одну из них и увезли прочь от любопытных глаз зевак. Толпа, собравшаяся у дверей «Европы» по случаю необыкновенного происшествия, еще волновалась и галдела, но близился полдень, и постепенно все возвращалось в привычное русло новочеркасской сутолоки.

Во втором этаже, в номере Марии Александровны Петлицкой, звучала музыка. Хозяйка сидела за фортепьяно и исполняла «Лунную сонату». Но в силу ли безалаберности этого утра или своего обычного настроения, классическая мелодия под быстрыми и вольными движениями белых рук Марии Александровны преображалась во что-то новое и взбудораженное. Соната набирала скорость и мощь, и вот уже горной лавиной катилась музыка, уже стонало фортепьяно и звенел хрусталь в серванте! Мария Александровна, пунцовая, с подрагивающими губами, вырывала из недр инструмента свою душу. Ах, любезный читатель, наша очаровательная героиня определенно опередила свой педантичный век. Если б и Шостакович, и Бернстайн, и Шнитке слышали ее вариации! Так неужели б не признали они в ней талант, равный себе?! Но Мария Александровна не нуждалась в признаниях общества, в ее жизни восторгов и оваций было вдоволь, и теперь она желала лишь тишины. И – парадокс! В желании тишины ее душа гремела тысячеголосой какофонией. Странная особенность человеческой личности, вы не задумывались, почтенный читатель? Что есть счастье? Покой и тишина, наслаждение и нега. Что же должно делать, чтобы быть счастливым? О, нет. Нужно не наслаждаться покоем, тишиной да негой. Но нужно усердно работать, стремиться, рваться к ним! Парадокс… Будто для того, чтобы стоять, нужно сперва бежать, а чтобы любить, необходимо сперва возненавидеть весь мир. Но так устроен человек, и так рассуждала Мария Александровна.

Нашей героине в те ясные майские дни минуло двадцать девять лет. Она уже оставила лавры балерины, в надежде на счастье откололась от айсберга русской эмиграции и добралась до Новочеркасска. Она была красива, но видавшийся с ней впервые уходил ослепленный и зачарованный отнюдь не правильностью форм и статностью фигуры. В этих достижениях, добрый читатель, уж верьте на слово, нет ничего по-настоящему достойного. Всякий, впервые видевший Марию Александровну, уходил ослепленный ее обаянием, которое без сдержанности и жеманства изливалось на добрых людей. Мария Александровна была отзывчива и больше всего в людях ценила именно дар самоотвержения ради ближнего. Она была христианкой и правоверной еретичкой, прихожанкой и паломницей, ее теснили рамки Синода и канонизаций, она ничто не отвергала, но верила лишь Богу.