Она говорила удивительные вещи. Несколько секунд назад я осознал, как мне повезло с собеседником.

– Но почему сразу любовные стихи? Разве нет других? Почему не читать их?

Она будто бы ждала этого вопроса.

– Все в этом мире сводится к любви и деньгам. По крайней мере, все только этим и озабочены. И зачастую люди даже эти две вещи сводят друг с другом. А стихи – это ведь слова, переданные в определенной форме, верно?

Я внимательно ее слушал и кивнул головой.

– Так зачем мне слова, которые меня не касаются? Зачем мне то, что меня не волнует?

Она помолчала, а затем добавила:

– Ради интереса ты читаешь стихи или почему?

Ее вопрос поставил меня в тупик. Я никогда не смотрел на данную ситуацию под таким углом. А читая стихи, я в первую очередь улавливал рифму и красоту обыденных слов, бесконечно удивляясь, как люди могут так чувствовать.

– Да, мне интересно смотреть в чужую душу. Чужая душа ведь загадка для нас.

Она спросила:

– А чего в моей душе нет такого, что есть в душе Шекспира?

Мое сердце внезапно забилось сильнее. Я замер.

Очнувшись, я смотрел в отражение стекла на книгу, которую держала в руках Роза. «Чего нет в моей душе, что есть в этой книге?» – я проговорил эти слова вслух. Что ты ищешь внутри, Роза? Или что ты хотела бы там найти? В эту же секунду ко мне пришла одна интересная мысль – подменить ее книгу. Это будет предлогом, чтобы приблизиться к ней. Я отвел глаза в сторону и вернулся снова в свой дом…

– …Ты – больше, чем Шекспир…

Сказал я громко и выразительно.

– Потому что он умер, а я еще нет?

С насмешкой спросила она.

– Потому что он обладал божественным даром – прикасаться к сердцам тех людей, которых он никогда не видел. Касаться всего мира вслепую… Я сказал, что ты больше, чем Шекспир, потому что в этом мире нет более величественного человека, чем тот человек, который обладает нами. Заставить вздрогнуть сердце – это, несомненно, власть, но в меньшей мере, если есть еще тот, кто может его околдовать.

«Любой поэт умирает в человеческой душе, когда тот по-настоящему счастлив», – добавил я про себя, но не стал произносить вслух.

Я смотрел в ее глаза и ждал каких-то слов. Она ничего не сказала в ответ, а лишь улыбнулась. Ее карие глаза были самыми красивыми на всем белом свете.

– Мне бы хотелось, чтобы ты читал не книги, а меня. Больше всего на свете я боюсь узнать, что человек, рядом с которым я счастлива – чувствует себя одиноким рядом со мной. Об этом, наверное, пишут стихи. Об этом я никогда не читала…

* * *

Я на днях вспомнил одно стихотворение. Я давно его читал, но понял смысл недавно. Мне тут же захотелось им поделиться с ней. Несмотря на то, что она меня упорно отговаривала от данной затеи, мне все же это удалось.

Я зачитал:

Она дважды хотела меня перебить, но я не позволил ей этого сделать, останавливая жестом руки. И только дослушав меня, она сказала:

– Из этого стихотворения я осилила только начало – «Когда любовь и жизнь так новы».

– Каждый видит то, что ближе всего к его телу.

Я тоже прочувствовал те самые строки.

– Чем оно тебе понравилось? Что ты в нем увидел такого, чего не увидела я? Расскажи!

Я задумался. Сложно анализировать чужой шепот, разбирая его на молекулы. Вытаскивая из него куски. Шепот – он и есть шепот, это такие слова, которыми бы не хотелось кричать.

– Я в нем увидел себя. Ведь жизнь для меня становится новой, совершенно другой, не такой, как была раньше. Я еще вчера смотрел в окно и видел: людей, дождь, тротуар, автомобили, продавца газет, роскошную леди с красивой осанкой, самолет, рисующий белую линию на небе, мотыльков, которые еще не подохли от выхлопных газов, разносчика кофе…

Она улыбнулась, когда я говорил о мотыльках.

– А сегодня, когда ты была в ванной, я заглянул в то же самое окно и увидел совсем другую картину. Шел дождь, а я увидел нас с тобой на тротуаре, танцующих вальс. Ты смеялась, а я подставлял лицо небу, чтобы еще больше промокнуть, чтобы еще сильнее ощутить вкус дождя. Вкус момента. Я смотрел, как двое влюбленных тонули в глазах друг друга, а не в луже, которая была у них под ногами. Им не мешал шум автомобилей, нет. Они не слышали никакого шума, они всего лишь танцевали вальс. А когда мы исчезли, я смотрел в окно на красивую, но самую обыкновенную женщину, в которой не хватало роскоши – твоего цвета волос и их длины, твоих плеч и родинки под левой лопаткой, эту деталь рассмотреть было невозможно, а потому я слепо доверился своим ощущениям. Ей не хватало твоего движения кистью, того изящного жеста, который ты часто делаешь, когда что-то рассказываешь мне. Скорее всего, ты попросту этого не замечаешь. Ей не хватало абсолютно всего, что есть в тебе. Я смотрел на женщину и не хотел ее. Я хотел многих женщин, красивых, с высоким каблуком, тонких, с безупречной походкой и легкостью тела. Я смотрел на них и мечтал провести с ними бессонную ночь, а потом и утро. А сегодня я увидел в роскошной вчерашней самую обыкновенную и пустую, самую бесстрастную и холодную. Переигрывающую и неинтересную. Но ведь я смотрел теми же глазами… Ты меня понимаешь?

Она смотрела на меня с любопытством.

– Значит, с высоким каблуком и тонкие… Хм!

По ее голосу было слышно, что она что-то себе надумала. А затем она меня спросила:

– Почему ты их хотел? Это был инстинкт или мимолетное влечение? – ее интересовали почему-то эти вопросы.

– Почему я хотел переспать с красивыми женщинами? – уточнил я.

Она кивнула, продолжая пристально смотреть в мои глаза, я не отводил взгляд.

– А зачем вы краситесь, надеваете чулки, обуваетесь в красивые туфли? Надеваете самое роскошное платье, зажигаете свои глаза. Тратите полдня на то, чтобы сделать себе прическу, и еще несколько часов на маникюр. Зачем вы ухаживаете за собой?

– Чтобы выглядеть безупречно. Чтобы наслаждаться собой, – не задумываясь, ответила она.

– А разве ты не думаешь о том, что тебя будут хотеть? Что тобой станут упиваться, мысленно раздевая тебя догола и делая все, что прикажет им тело.