Едва лодка ткнулась носом в песок, брат Рикарду поспешил навстречу загадочной женщине, не дожидаясь возможности сойти на берег, не промочив ног и края одеяния. Но незнакомка, хоть и казалась не менее удивленной и заинтересованной, прошла мимо, лишь улыбнулась мимолетно и устремилась к чему-то за его спиной.

Брат Рикарду оглянулся и понял: предположение о том, будто девушку удерживают силой, было ошибкой. На тюремщиков и насильников не смотрят с такой преданностью, не ждут их на берегу, не бегут встречать, сбиваясь с ног. Какой бы ни была причина столь странного союза, но незнакомка искренне любила своего угрюмого дикаря, только слепой не заметил бы этого.

«Женщины, – снисходительно подумал монах, ожидая в сторонке, пока красавица налюбуется на своего милого. – Воистину, существа жалкие, слабые и падкие на грех. Стоит лишь на миг ослабить строгий надзор, как ваша сестра забывает о благочестии и спасении души и радостно предается пороку».

Наконец на него обратили внимание. Смущенно улыбаясь, женщина подошла, и брат Рикарду невольно залюбовался ее красотой. Ее лицо, застенчивая улыбка, румянец, едва заметно пробивавшийся сквозь золотистый загар, были такими милыми, что не могли не расположить к ней и самого строгого аскета.

Монах заговорил по-португальски, но она не понимала. Испанский вроде был ей знаком, но женщина с трудом смогла вспомнить лишь несколько простых фраз. К счастью, монах был просвещенным человеком и знал много языков, потому смог понять тот, на котором она начала с ним говорить, запинаясь и подбирая слова.

Ее звали Абигаэл, и была она родом из Фландрии. В детстве ее вывезли из родного Антверпена на судне, направлявшемся в Индию, но из-за кораблекрушения она оказалась на островах, не отмеченных на карте. Сказав об этом, наскоро расспросив, из каких земель прибыл брат Рикарду и для чего он решил посетить ее деревню, Абигаэл проводила гостей в дом, устроив со всем возможным в столь примитивном жилище уютом, и, пообещав вернуться к этому разговору позднее, оставила их на некоторое время и убежала суетиться по хозяйству. Воротившийся из дальнего плавания возлюбленный занимал её мысли больше, чем даже гость с Запада.

Но брат Рикарду к безделью не привык. Подкрепившись и утолив жажду, он немедленно отправился знакомиться с жителями деревни, не забыв взять с собой сестру Анну, которая явно искала случай улизнуть и посплетничать с местными женщинами. Прочитав ей короткую проповедь о вреде праздности и пустословия, монах вышел из дома Хиджу, самого крайнего в деревне, и увидел, что жителям тоже не терпелось познакомиться с ним.

Обладая своеобразной деликатностью, туземцы не толпились у порога, не обступили чужестранца, когда он вышел наружу. Но брату Рикарду показалось, будто все они побросали свои занятия и собрались неподалеку, наблюдая исподтишка. Монах огляделся.

Деревня являла собой два ряда домов, тянувшиеся вдоль крутого берега. Позади них лежало лоскутное одеяло поля, укрывая подножье лесистого склона: яркая зелень высоких всходов, желтоватые участки вызревающего риса, расчерченная на квадраты гладь воды, сверкавшая на солнце. На противоположном от дома Хиджу краю улица заканчивалась просторной площадью с ритуальными сооружениями на ней.

Брат Рикарду не торопясь прошел вдоль хижин, спиной чувствуя настороженные взгляды, напряженно вслушиваясь – шепот ли провожает его или шорох листвы на ветру? Остановился на капище, залитом слепящим светом беспощадного полуденного солнца. Раскаленный воздух едва заметно подрагивал, как над жаровней, и казалось, будто узоры на столбе в центре площади извиваются, кривятся, дразнят, насмехаясь над монахом.

Осенив себя крестным знамением, он на миг зажмурился, и наваждение исчезло. «Сжечь, сжечь дотла всю мерзость! Благословенным пламенем очистить землю от скверны и выбросить в море пепел, дабы следа не осталось...»

– Нам бы поговорить с дукуном, – голос Анны, все это время тенью следовавшей за монахом, заставил его вздрогнуть, будто очнувшись.

– С языческим колдуном? Он склоняет людей к идолопоклонничеству, о чем нам с ним разговаривать! Мы для того и проделали весь этот путь, чтобы убедить их не слушать таких, как он.

– Как бы не вышло, что он убедит не слушать таких, как мы, – возразила Анна. – Тут никто не видывал людей с Запада, разве слышали о них, да и то небылицы. Ну, Хиджу только, он не впервые торгует с вашими. Все равно, всегда волю богов до людей доносил дукун. С чего бы им становиться на сторону пришлых, пусть даже говорящих истину?

Брат Рикарду возразил было ей, что они исполняют волю Божью, и не пристало воинам Его отступать перед жалкими язычниками, но, подумав немного, решил, что если туземцы забьют их камнями на площади, пользы это никому не принесет. Единственным, кого они с Анной знали здесь, был Хиджу, но его явно не заботила их дальнейшая судьба, напротив, он был бы рад поскорее избавиться от надоедливых гостей. И монах решительно направился к дому колдуна, который даже не сразу вышел навстречу, хотя не мог не заметить их издалека.

Вопреки ожиданиям, колдун оказался молод и улыбчив, а из-за невысокого роста и гладкой кожи, свойственных его народу, казался и вовсе юнцом. Черные миндалевидные глаза его поглядывали на чужаков лукаво, в глубине едва различимых зрачков таилась насмешка. Дождавшись, когда гости ступили на крыльцо хижины, в густую тень крыши из тростника, он первым сел на циновку, как бы приглашая располагаться.

Монах устроился напротив, Анна примостилась по его правую руку, готовая помочь хозяину и гостю лучше понять друг друга. Брат Рикарду решил поддержать навязанную колдуном игру и молча ждал, когда тот заговорит. В мыслях с мстительной радостью рисуя тот миг, когда предстанет этот прихвостень дьявольских сил перед справедливым судом и понесет заслуженное наказание. В том, что время его придет, монах не сомневался.

– Значит, ты и есть жрец могущественного западного бога? – спросил, наконец, колдун. Блестящие глаза смотрели ласково, как если бы вовсе не непримиримый враг сидел напротив. Негромкий голос будто гладил собеседника мягкой кошачьей лапкой, усыпляя бдительность перед тем, как запустить когти в самую душу. – Но ты вовсе не дукун, нет в тебе силы даже размером с песчинку. Станет ли бог говорить с обычным смертным? Да и жителей срединного мира как заставишь слушать твои слова? Ты всего лишь один из многих, и в чем причина тебе верить?

– Причина лишь одна, других быть не может, – отвечал брат Рикарду, стараясь не допускать гнева. Как всегда в трудные моменты он вспомнил отца Мануэла. Уж он бы нашел слова, дошедшие до сердца любого язычника. – Я проповедую слово Божие, а сила Его не в балаганных фокусах, но в истине.

– Истина? Что можешь ты знать об истине, кроме того, что тебе о ней рассказали? Ты не в силах слышать голоса богов и видеть то, что скрыто. Слова твои ничего не стоят, западный человек. Если твой бог не послал на наши земли дукуна, то ему и дела до нас нет. Иди своей дорогой, возвращайся на Запад и не тревожь слабые умы.

С этими словами он мельком взглянул на Анну. Та вспыхнула, и прежде чем брат Рикарду успел ее остановить, заговорила, не пытаясь скрыть злость. Монах в который раз отметил про себя ужаснейшую несдержанность и распущенность даже самых разумных туземных женщин.