ее здесь называют, – я измождена. Хотя Крис и Энни очень приятные, они настолько отличаются от мамы и тетушек, что я постоянно нахожусь в напряжении и на взводе, отчаянно пытаясь произвести наилучшее впечатление. Разговор с ними несколько скован, и я не могу понять, все ли английские семьи такие, все ли они используют такие слова как «прекрасный» и «восхитительный» вместо того, чтобы кричать и махать руками, как это принято в моей семье.

Это только укрепляет решение, которое я приняла, – держать Нейтана от моей семьи как можно дальше. Что становится все труднее и труднее. Нейтан хочет познакомиться с мамой. И со всеми моими тетями. Это единственное болезненное место в наших в остальном идеальных отношениях. Я так переживаю, что он может считать, будто я стыжусь его и поэтому до сих пор не познакомила со своей семьей. Он как-то спросил, почему бы мне не взять его с собой домой на выходные. Тетушки с мамой были бы в восторге. А они были бы, если бы знали о нем.

Но.

Меня удерживает даже не столько огромная разница в наших семьях. Всю свою жизнь я следую маминым правилам. Я даже решила остаться в Лос-Анджелесе ради нее. Я люблю маму, но также хочу жить отдельно от нее. Но даже мысль об этом вызывает у меня дрожь: это похоже на предательство. Но я хочу. Я ужасный, эгоистичный человек и знаю, что мне нужно похоронить эту часть себя. Потому что после колледжа мне придется вернуться домой, быть с мамой.

А пока я хочу, чтобы Нейтан был только со мной. Я хочу удержать его как можно дальше от мамы и моих тетушек. Если это эгоистично, то позвольте мне быть эгоистичной, только сейчас, пока мы не закончим колледж. Я не хочу, чтобы его поглотила моя шумная, властная семья. Не хочу, чтобы он видел меня такой, какая я с ними: тихая и доброжелательная. Я хочу, чтобы он видел меня настоящую – ту, что в кампусе, где я могу быть собой: свободной, саркастичной и ершистой. Вызов вместо тени. Еще, конечно, существует проклятие. Что, если, когда я приглашу Нейтана домой, оно найдет меня еще раньше, чем мою маму и тетушек? Я пыталась объяснить ему, почему держу его вдали от моей семьи, но каждый раз все заканчивается спором, и Нейтан в итоге остается обижен и разочарован.

Дом его родителей достоин журнала по дизайну интерьера. На самом деле, он был представлен в журнале «Дом и Сад», как сказал мне Нейтан, когда я открыла рот, как только мы вошли.

Нейтан ведет меня наверх, в свою спальню, и я поражаюсь, как здесь все опрятно и со вкусом обставлено. Комната выдержана в темно-синей цветовой гамме, и я могу представить, каким аккуратным ребенком он был, потому что все находится на своих местах. Я вспоминаю свою собственную комнату в Сан-Габриэле и как буквально в прошлые выходные нашла забытую кружку для кофе, в которой выросли настоящие грибы. Даже не плесень, а полноценные грибы, с ножками, шляпками и всем остальным.

– Итак, это дом моего детства и моя семья, – говорит Нейтан, опуская наши сумки на ковер. – Ты в порядке? Извини, я знаю, их может быть слишком много.

– Ты шутишь? Твои родители потрясающие. И твой дом потрясающий.

«Совсем не как мой», – хочу сказать я, но не говорю, так как, честно говоря, мне неловко. Мама и тети практически барахольщицы. Они говорят, это связано с тем, что они выросли в бедности. В ванной комнате, например, стоит не менее двадцати семи бутылочек крема для лица. Я знаю это, потому что пересчитала их, когда мне было пятнадцать, и эта куча не сдвинулась с места за последние пять лет. Они все почти пустые.

Когда я спросила маму, почему она их не выбрасывает, она сказала: «Может быть, однажды мне понадобится один из них, и что тогда?» Но, думаю, та, кто вырастила грибы в чашке из-под кофе, не может судить ее.

Нейтан обхватывает руками мою талию, и его пальцы оказываются под моей рубашкой. Я вздрагиваю, когда он касается кожи.

– Эй, ничего такого, не сейчас. Твои родители внизу, – предупреждаю я, шлепая его по руке.

Он ухмыляется и целует меня.

– Я ничего не делаю, – говорит он между поцелуями. – Мне просто нравится прикасаться к тебе здесь.

Его руки скользят по моей спине, прижимая меня к нему.

– У тебя озабоченное лицо, – говорю я.

– И как же выглядит мое возбужденное лицо?

Я отклоняюсь назад, пытаясь изобразить его, и Нейтан разражается смехом.

– Серьезно? Если мое возбужденное лицо выглядит так, то почему ты вообще начала спать со мной?

– Из жалости. – В следующее мгновение я визжу, потому что он ловит меня и закидывает на плечо, как будто я мешок картошки. – Не заставляй меня пукать, когда моя задница прямо у твоего лица!

– Я рискну.

Нейтан смеется, но потом осторожно опускает меня на свою кровать и снова целует, на этот раз медленно и глубоко. К тому моменту, когда он останавливается, я уже задыхаюсь и хочу его. Он прижимает свой лоб к моему:

– Я так рад, что ты здесь.

– Я тоже.

Я прикусываю губу, чтобы не улыбнуться, а затем задыхаюсь, когда он начинает слегка посасывать мою шею. Может быть, дело в том, что мы были друзьями до того, как начали встречаться. Что бы это ни было, Нейтан, кажется, точно знает, чего я хочу и как. Каждое его прикосновение вызывает привыкание, его запах пьянит. Это странно – обнаружить, что мы совместимы не только как друзья. Вскоре рубашки расстегнуты, джинсы стянуты, и мы оказываемся в нижнем белье, и прикосновение его кожи к моей так приятно, так хорошо, что все мое тело раскраснелось. Мы делали это, наверное, уже около сотни раз, но все равно, когда Нейтан снимает с меня лифчик и моя грудь обнажается перед ним, он делает это с благоговением, а его дыхание становится медленным и нежным.

Как всегда, мне приходится бороться с инстинктом, чтобы прикрыть грудь, но Нейтан так нежен, наклоняясь, чтобы поцеловать мою линию челюсти, шею, грудь, прежде чем дойти до моего соска, что я улетаю. Забываю все: проклятие, маму и тетушек, даже свое имя.

Я зарываюсь пальцами в его волосы, и остаемся только мы с Нейтаном. Остается только Нейтан. Рот Нейтана, пальцы Нейтана, тело Нейтана. Первый раз был немного неловким и длился всего четыре минуты. Но к этому времени мы нашли ритм, который вытесняет