От расстройства мне не спалось, и я решила утешить себя фантазией. Придумывать истории, в которых заблудшие ухажеры возвращаются, а враги терпят крах, — мой фирменный трюк. Я даже этим прославилась, особенно среди друзей Коди, меня иногда специально просят сочинить что-нибудь такое на заказ.

Происходит обычно так: мне вкратце описывают случившуюся неприятность, например, дружка засекли в «Браун Томасе» в отделе упаковки подарков, где ему заворачивали сумочку от Берберри. Естественно, пострадавшая сторона считает, что это для нее, и, как всякая разумная женщина, идет и покупает себе такие же босоножки. Но на следующем же свидании парень объявляет о разрыве… и даже не думает подсластить пилюлю сумочкой. Ясное дело, у него появилась другая!

Я задаю несколько вопросов, например, как долго длились отношения, сколько стоила сумочка и т. д., недолго думаю и выдаю что-нибудь вроде: «О'кей, представь себе. Прошло три месяца, ты случайно натыкаешься на него на улице и, по счастливому стечению, выглядишь потрясающе… — Тут я делаю паузу, чтобы напридумывать что-нибудь относительно прически и гардероба — например, что на ней светлые брючки в полоску, какие были в „Вог“, и как, боже мой, они дивно смотрятся с открытым топиком. Ну ладно, пусть будет не очень открытый, если тебе хочется. Плюс к этому — сапоги, последний писк, как же без них… Потом продолжаю: — Сумки от Берберри были на распродаже, и ты купила себе целых две. Нет-нет, погоди, ты ни одной себе не купила, потому что — кто станет покупать сумки, которые никому не нужны? Нет, ты получила премию, взяла горящий тур и как раз вернулась из отпуска, где подхватила желтуху, так что теперь ты не просто отощала, но и цвет лица имеешь классный. Он только что раздолбал свою машину, льет проливной дождь, и у него украли один ботинок». — И так далее и тому подобное. Говорят, людям нравится мое внимание к деталям, и, когда Антон ушел к Лили, я занималась самоврачеванием.

Сюжет, которым я себя утешала, включал бегство в какую-то далекую сельскую коммуну под названием «Миллз энд Бун». Естественно, на море. Несуществующее такое море с огромными волнами, высоким прибоем и брызгами — все как положено. Я пускалась в длительные, рискованные прогулки по берегу или в горы, и, пока я так шаталась с угрюмым видом, меня замечал какой-нибудь работяга фермер, и, хотя я уже черт знает как давно не подкрашивала корни, он проникается ко мне симпатией. Конечно, он оказывается не простым фермером, а еще и кинорежиссером или бывшим импресарио, который продал за много миллионов свою новомодную студию. Во мне есть что-то эфирное, хрупкое, но я, пережив такую душевную рану, разговариваю с ним грубо, когда он в сельской лавке пытается со мной любезничать. Однако, вместо того чтобы обозвать меня дурой и стервой, как было бы в реальной жизни, и возобновить свои ухаживания за деревенской красоткой, он выбирает другое: утром оставляет на моем крыльце два свежих яйца, разумеется, еще тепленьких, прямо из-под курочки, как раз к завтраку. (Неважно, что обычно мой завтрак состоит из маленькой шоколадки и трех мисок воздушной кукурузы.) Я делаю восхитительный омлет, добавляю туда дикую петрушку, которую обнаруживаю в огороде, доставшемся мне в придачу к дому. Или он приносит мне букет только что сорванных полевых цветов, и, когда я вижу его в другой раз, я не насмехаюсь насчет того, что, дескать, в такую тьмутаракань «Интерфлора» цветов не доставляет. Напротив, я говорю спасибо. И что лютики — мои любимые цветы. (Ага, как же.) В некоторых случаях кончается тем, что я оказываюсь у него на кухне, где вижу, как он нежно кормит из детской бутылочки маленького барашка, и сердце мое начинает понемножку оттаивать. И оттаивает вплоть до того прекрасного утра, когда я иду на прогулку, а от скалы вдруг откалывается здоровенный кусок и увлекает меня за собой. О том, что здесь ходить опасно, меня много раз предупреждали, но я, одержимая желанием смерти, пропускала эти предостережения мимо ушей. Каким-то чудом работяга фермер увидел, как меня уносит в море, примчался на тракторе с веревками и спас меня с небольшого рифа, на котором я благополучно оказалась. Хоп. Дальше — сплошная благодать.

6

TO: Susan…[email protected]

FROM: Gemma [email protected]

SUBJECT: Продолжение трагедии

Сейчас ты узнаешь такое… Вчера вечером лежу я в постели и утешаюсь фантазиями на тему кинорежиссера тире фермера, как вдруг слышу из маминой комнаты какой-то шум. Сначала какой-то удар, потом она меня жалобно зовет: «Джемма, Джемма…» Точнее — «Джем-ммаааааа… Джемммаааааа…» Я бросаюсь к ней, чуть не падаю: она лежит на боку, как-то вывернувшись, наподобие издыхающей трески, и хрипит: «Сердце… — Оказывается, в жизни тоже так говорят. — У меня плохо с сердцем».

Я поверила — она вся серая, грудь вздымается, глаза навыкате. Хватаю телефон так резко, что роняю его на пол.

Нет ничего более странного, чем звонить по номеру 999 — до сих пор мне приходилось делать это всего однажды: на Антона напала невероятная икота, а я была здорово пьяна. (Он вообще-то тоже, отсюда и икота.) Мы все перепробовали, чтобы ее унять: холодный ключ по позвоночнику пускали, он пробовал пить с другой стороны стакана, изучал выписку с банковского счета, дабы убедиться, что он совсем на мели. В тот момент мне казалось, без «Скорой» не обойтись, но оператор меня грубо отшил.

Сейчас — другое дело. Меня выслушали со всей серьезностью, велели усадить маму в «позу выздоравливающего» (что еще за хренотень?) и заверили, что бригада уже выезжает. В ожидании машины я держала маму за руку и умоляла не умирать.

— Да уж лучше бы, — простонала она. — Отцу был бы урок.

Самый ужас в том, что у меня даже не было отцовского телефона. Надо было стребовать с него номер этой суроволикой Колетт — на всякий случай, — но самолюбие не позволило.

Мама тяжело дышала и даже, можно сказать, хватала воздух — должна признать, зрелище жуткое. А еще меня добивало мое невезение. Подумай только — потерять за одну неделю обоих родителей! В воскресном гороскопе ничего такого не говорилось.

Помнишь, как мы с тобой, что ни осень, записывались на всякие курсы (куда дольше трех недель никогда не ходили)? Так вот сейчас я пожалела, что это были курсы йоги и испанского, а не первой медицинской помощи. Может, я бы там научилась чему-нибудь, что помогло бы мне вернуть мою мать к жизни.

Я помнила что-то невразумительное насчет аспирина — он как-то связан с сердечными приступами, да? Не то его надо дать, не то, наоборот, категорически не давать…

Издалека донесся вой сирен, он приближался, потом сквозь шторы спальню озарили синие мигалки. Я рванулась вниз отпирать дверь, и уже через десять минут, когда я открыла все цепочки и замки, двое дюжих молодцев (тебе бы они понравились) вошли в дом, протопали наверх с носилками, пристегнули маму и так же быстро протопали вниз. Я с трудом за ними поспевала. Носилки пихнули в машину, я прыгнула следом, и маму стали подсоединять к всевозможным мониторам.

Мы мчались по улице, а парни следили за показаниями приборов, и вдруг, уж не знаю, как я это поняла, но атмосфера в фургоне сменилась с деловитой на какую-то неприятную. Парни загадочно переглядывались, а кол у меня в животе стал еще тверже.