Попутно были мобилизованы и бедуинские всадники. Договорившись с голландцами, англичанами и венецианцами, бейлербей Халеба существенно пополнил и свою казну, левантийская торговля от войны в Румелии и Анатолии пока не пострадала. Его армия единственная из боровшихся за престол не имела проблем с деньгами и продовольствием. Это позволило ему не только восполнить потери, понесенные под Анкарой, но и увеличить свое войско. Зима в Египте или Сирии существенно отличается от европейской, поэтому и переброску своих сил в Анатолию Ахмед смог начать намного раньше, чем соперники.

Иноверцы – евреи, марониты, друзы – мобилизации в армию не подлежали, поэтому после ухода халебской армии на север остались на Ближнем Востоке единственной реальной силой. Срочно налаживались отношения с Ватиканом, Мадридом, Венецией и Амстердамом. Мельхем Маан, помня о трагической судьбе дяди, казненного Мурадом, пока не пытался объявлять себя независимым от Стамбула, хотя фактически уже таковым был. Копил силы, наращивал армию, обзаводился пушками и ружьями, которых дяде в свое время так не хватало.

Огромных усилий стоило удержать друзов от атаки на маронитов, между ними существовала старая жестокая вражда. Поистине титаническими усилиями это удалось сделать.

Ну, странно было бы при нахождении в зоне левантийской торговли, если бы евреи не попытались к ней пристроиться. Осторожненько, чтоб не разозлить главных игроков, они начали подбираться к огромным гешефтам, которые здесь наваривались.

Москва, Великий пост 7147 года от с.м. (1639 год от Р. Х.)

У Михаила Романова Масленица выдалась невеселой. 9 (19) января умер пятилетний сын, царевич Иван. Его торжественно захоронили в соборе и сорок дней высшие должностные лица и знать несли возле гроба дежурство, сменяя один другого. Попасть в их число было великой честью. Поэтому ни о каких широких гуляниях не могло быть и речи. Пост и молитва для царя начались до Великого поста и продолжились естественным образом во время него.

В эти тяжелые дни Михаил не раз и не два вспоминал свои беседы во время октябрьского паломничества по монастырям Москвы и Подмосковья. Монахи и представители православного духовенства искренне его благодарили за появившиеся у них мощи святых, спасенные православными воинами из турецкого полона. Хвалили государя за поддержку борьбы с агарянами и, будто сговорились, намекали на необходимость вызволения из плена папистского православных мирян Литвы и Польши.

Монахи и попы не сговаривались. Их настроили, кого за деньги, но в основном – элементарной демагогической обработкой приезжавшие в монастыри паломники-казаки. Конечно, большинство из них приезжало помолиться в святых местах, поклониться святым мощам, благо их количество в Москве с их же помощью резко увеличилось. Многие везли немалые вклады, что не могло не радовать монахов. Однако некоторые приезжали для обработки монахов в нужном казакам ключе.

Этот ход был одним из ноу-хау попаданца, его идеей. Зная о набожности царя, решили повлиять на него через уважаемых им людей. Бояр обработать было проблематичней и несравненно затратнее, а монахи, как и Михаил Романов, истово придерживались православия. Настроить их на нужный лад оказалось не так уж и трудно.

Государь был весьма нерешительным человеком, тяготившимся своими обязанностями. Пока жив был его отец, неистовый Филарет, правил страной именно он. После смерти патриарха реальная власть сосредоточилась в руках ближайшего круга бояр, самым доверенным из которых почти все время правления оставался родственник царя Иван Черкасский. Именно он возглавлял Стрелецкий и Иноземный приказы, то есть ведал военными делами. Тогда Руси повезло, князь был умным, энергичным и патриотичным политиком и царедворцем.

Михаил мечтал о возвращении Смоленска. В тридцать втором году царь даже решился, под гарантии французского посла и шведского короля о совместных действиях, на войну с поляками. Однако иноземцы обманули, использовав Россию для вывода Швеции из затянувшегося конфликта с Речью Посполитой. Шеин Смоленска взять не смог, вовремя его окруженной армии не помогли, запорожцы неожиданно стали на сторону поляков, из-за чего был еще потерян и Чернигов. И вот царя опять призывали идти на Смоленск.

Не то чтобы государь сам этого не хотел. Хотел, можно сказать – жаждал. Но, будучи человеком осторожным, попадаться второй раз в один капкан не спешил. Перелом произошел как раз во время Великого поста. 25 марта (4 апреля) у него родился сын, Василий, и в этот же день младенец умер. Едва окрестить успели. Михаил посчитал это знаком свыше и отдал приказ готовиться к войне с Литвой. Смерть двух сыновей подряд, решил он, не случайность, а суровое напоминание о необходимости борьбы с еретиками. То есть, возможно, он сам до такого вывода и не дошел бы, но ему подсказали. В том числе – его собственный духовник.

Впрочем, первый коронованный Романов остался верен себе и в данном случае интересам государства. Постановил идти в наступление, если казаки смогут еще раз разбить поляков. Сражаться не с Литвой, а со всей Речью Посполитой царь вполне обоснованно опасался. Слишком свежи были воспоминания о предыдущей несчастной войне и далекое от удовлетворительного положение в стране. Как и предупреждали казаки, вторую зиму подряд лютовали страшные, редкие прежде морозы, а летом поля мучила засуха. Прекращение экспорта хлеба позволило создать его запасы для армии.

В Великих Луках, Брянске, Вязьме стали концентрироваться войска для наступления тремя армиями на Литву. Туда же передвигалась артиллерия, в том числе стенобитные пушки. Дознатчики и подсылы докладывали, что и Литва спешно готовится к войне, поэтому перенацеливание военных сил с юга на запад стало более чем оправданным. В конце концов, с юга в кои-то веки Руси ничего не угрожало. Пушкарский приказ срочно изготавливал пулелейки для выдуманных где-то пуль, летящих куда дальше, чем обыкновенные.

Типа медовый месяц

Чигирин – Киев – Запорожье – Азов, март – апрель 1639 года от Р. Х.

Наверное, Аркадия поняли бы, если бы он устроил себе полноценный медовый месяц и на это время отстранился от дел. Казаки были людьми вольными, даже в походы на врага ходили не по приказу, а по собственному желанию. А здесь такой повод… но попаданец испытывать или проверять это не стал. И не из страха, что не поймут и осудят. Его гнали, не давали остановиться и передохнуть воспоминания о произошедших в истории семнадцатого и восемнадцатого веков событиях. Страшных, трагических, вполне заслуживавших сравнения с катастрофой. Часть из них, Смуту например, он изменить не мог, опоздал, но последовавшую за смертью Хмельницкого Руину, борьбу за власть на Украине с привлечением злейших врагов, предотвратить надеялся. Как и остановить ползучее закрепощение крестьян в России.

Еще он любил мечтать о сохранении Вольной Руси как конфедерации нескольких полусамостоятельных государств. Сначала Запорожья и Малой Руси (спешить смешивать их, объединяя, явно не стоило), а также сообщества Дона и Терека. Потом, глядишь, и Калмыкию, Яик, Кабарду, Шапсугию удастся присоединить. Не силой, а надежной защитой от врагов и внесением стабильности во внутреннюю жизнь. Те же черкесы просто на физиологическом уровне не способны были мирно уживаться друг с другом, не говоря уж о соседях. По-прежнему главными пострадавшими от черкесских набегов были такие же черкесы. Только мощное государство могло принудить их отказаться от наиболее закостеневших и вредных норм адата, обычного права, делавших гордых и умелых воинов заведомыми жертвами. Мечты, мечты… но реальных путей к подобному государству он не нашел. Состыковать грезы с действительностью не удавалось.