Новая волна душевной боли заставила Нору понять, что она рассчитывала на другой ответ — на опровержение слов, которые она даже не произнесла вслух. «Те женщины в Лондоне ничего для меня не значили, — вот что хотелось ей услышать. — Ты была другой, Нора, особенной».

Боже, какая она идиотка!

— Сядете верхом или пойдете пешком? — спросил он.

Нора покачала головой.

— Мне все равно, — безразлично произнесла она.

Они выехали из рощи. Эдриан направлял жеребца шагом. Свет полуденного солнца как будто заставил его очнуться. Ощущение было сходно с раскаянием пьяницы за слишком обильные возлияния накануне. Болела голова. Бесила собственная глупость.

За его спиной сидела Нора — леди Тоу. При каждом шаге ее плечо касалось его, бедро прижималось к спине. На Эдриана нахлынула мощная волка гнева — и на нее, и на себя. Как смешон, как комичен зов тела! Как нелепо, что именно эта упрямая гордячка, эта мегера является его слабостью! Он легко забывал блестящих и остроумных красавиц наутро после проведенной вместе ночи и находил в этом причины для самоуважения. Она же не единожды отказала ему! Сколько еще уроков потребуется, чтобы он наконец образумился?

Жеребец фыркнул и протестующе замотал головой. Эдриан ослабил поводья, разжав стиснутые кулаки, и в душе согласился с лошадиным мнением о своей особе.

Когда его величество поручил ему это задание, Эдриан тотчас согласился. Он понимал, какой риск влечет за собой неудача, но отказ навлекал на него еще большую опасность. Он не даст повода врагам шептать за его спиной: «Он не решается охотиться за якобитами. Возможно, по-прежнему сочувствует папистам».

Эдриан с детства знал, что его семья подвергалась преследованиям за свою веру. Ему пришлось учиться за границей, ибо закон не позволял католикам получать образование. За годы его отсутствия в семье родились дети — сестра и брат — и умерли. Эдриан их так и не видел. Из его жизни выпали годы семейной истории. После своего возвращения он на какое-то время сумел с этим смириться. Как все наивные дурачки, Эдриан полагался на лучшее. Но потом семейство Норы оказало ему услугу, преподав горький урок и показав, чего стоит наивность. Они продемонстрировали, насколько безжалостно и в то же время безнаказанно можно обойтись с католиком, независимо от его положения.

Отец Эдриана, в детстве казавшийся ему настоящим гигантом, велел сыну бежать, скрыться, спрятаться, как мышь в норе. «Дурак! — кричал он. — Неужели ты думаешь, что мы можем позволить себе завести таких врагов? Да что ты знаешь о жизни?! Мы должны жить в своем мире — в этом залог нашей безопасности!»

В этот миг Эдриан изменился, стал другим человеком: Он не желает всю жизнь трястись от страха. Не сунет шею в ярмо, чтобы покорно тащить его, смиряясь с обидами и оскорблениями, предназначенными судьбой паписту.

Вместо этого он будет стремиться к власти. И получит ее столько, что ни один человек в мире больше не посмеет плюнуть в Феррерсов.

В качестве первого шага он примкнул к Высокой церкви, но только после смерти отца. Брат сурово осудил его, мать прокляла. Он без малейшего колебания выдержал угрозы и слезы и был щедро вознагражден за это. Перед смертью королева обещала сделать его капитаном лейб-гвардейцев в «Корпусе джентльменов». Должность была очень значительной, в последнее время ее занимали герцоги де Бофор и Сент-Олбанс. Смерть королевы закрыла для него эту перспективу, но Эдриан не отчаялся. Он уже поставил на кон душу и не собирался успокаиваться, пока не осуществит все свои амбиции. Дело Дэвида Колвилла давало ему, с одной стороны, отличный шанс, а с другой — заключало в себе опасность. Подтвердив новые обвинения в адрес семейства Колвиллов, Эдриан заручится дружбой тех группировок в парламенте, которые в этом году уже добились падения лорда Хэкстона. Кроме того, имелся простой факт того, что земли Колвиллов примыкают к его собственным. Любые исходящие от Колвиллов беспорядки неизбежно заденут семью Эдриана.

Так стоит ли колебаться? Это задание представляется выгодным с любой точки зрения. Даже если бы Эдриан мог предвидеть, что Нора окажется в поместье, он не изменил бы решения. Он еще в Лондоне научился быть к ней безразличным, так почему бы не сохранить безразличие и здесь?

Но здесь были места, где он любил ее. Здесь она снова была живая. Встретив Нору в лесу, Эдриан сумел сорвать с нее маску, которую ее вынудили носить в Лондоне. Румяная, задыхающаяся, с разметавшимися черными волосами, Нора выступила из-за ствола, и Эдриан потерял голову.

В тот момент она снова показалась ему девчонкой. На короткий миг он сам вдруг ощутил себя... живым, трепещущим от нахлынувших чувств, остро воспринимающим все вокруг.

Однажды Нора назвала его женоподобным. Сейчас Эдриан с мрачным юмором понял, что она права. Когда он спрыгнул с лошади, Нора съежилась, ожидая удара. Но Эдриану и в голову бы не пришло ударить ее.

«Логика, только холодная логика», — напомнил он себе. В присутствии Норы логика ему изменяла.

Вдруг у самого уха послышался ее голос:

— Лорд Ривенхем, мне нужно отдавать распоряжения по хозяйству. Я не могу это делать из своих покоев.

Как холодно она говорит... А ведь они только что целовались! Это доказывает, что нельзя доверять собственной памяти. Сам он помнил лишь тихие вздохи, мягкие губы, теплые руки, смех. Помнил он и то, как такие прелюдии завершались: скрытно, торопливо, в страхе разоблачения.

Он всегда был для нее только развлечением, временно отвлекал ее от мужчин, чье мнение было существенным, и от роли, которую она собиралась играть по отношению к ним. Это стало ясно в тот день, когда он явился в Ходдерби просить ее руки и встретил ее отца и брата. Те были уже предупреждены ею и вооружены.

Эдриан до сих пор не знал, наблюдала ли Нора из окна, как Дэвид Колвилл пытался совершить убийство.

Нора опять заговорила:

— Я должна...

— Один из моих людей будет вас сопровождать, пока вы будете заниматься хозяйством, — отвечал он. — Но с вашими блужданиями покончено.

Казалось, такой ответ ее удовлетворил, возражений не последовало. Теперь оба слышали только жужжание пчел и шелест ветра в высоких травах, сквозь которые они ехали. Кружились бабочки. Небо над розоватыми стенами Ходдерби сияло такой яркой голубизной, что казалось, оно дрожит и пульсирует.

— Я согласна на эскорт, — заявила через некоторое время Нора таким тоном, словно у нее был выбор. — Но только страж не должен вмешиваться в мои распоряжения.

Эдриан невесело хохотнул:

— А вы подумали о том, как отразится на доходах затеваемая вашей семьей война?

Он почувствовал, как она напряглась, но ответа не последовало. Такое молчание тоже было формой мятежа. Другой мужчина не выдержал бы и ударил ее.

Он ведь и сам на это способен, разве не так? Или придется считать себя тряпкой? Эдриан отрекся от своей веры, и теперь нелепое постоянство Норы приводило его в замешательство. Конечно, преданность и постоянство — качества привлекательные и даже удобные... будь они обращены на него. Но такого никогда не было. Она позволила ему явиться в Ходдерби с брачными предложениями, зная, что ее семья не выпустит его живым.