— Ну... Так положено, а иногда это оправдывает себя. Послушай, сдается мне, ты копаешь под собственную хату. Неужели тебе служба надоела?

— Да нет, не надоела, но... Петя, я не вижу цели. Мы с тобой служим огромной и непостижимой организации. Сектор биологии. Сектор геофизики. Сектор человека. Сектор атмосферы — и везде работают люди, много людей, каждый что-то делает, для чего-то нужен. В одном только Секторе информации пятьдесят человек листают газеты и слушают радиопереговоры... А что в итоге? Вся эта людская масса напрягает мозги, мотается по стране и миру, иногда даже рискует жизнью только для того, чтобы найти Явление — и тут же его засекретить.

— Но... Так положено. Вообще, я об этом никогда не думал.

— Еще бы... Директор умеет внушить, что мы все делаем правильно, абсолютно правильно. У него под рукой всегда десяток аргументов нашей необходимости и незаменимости. Послушаешь его — и хочется памятник себе поставить. А если разобраться, от тебя лично, Петя, была хоть раз людям конкретная польза?

— Ну, ты скажешь тоже, — фыркнул Петр. — А ну вспомни хотя бы Блуждающую линзу, которая жгла тайгу под Новосибирском.

— Как же, помню. Нашли ее метеорологи, уничтожили ракетчики. А мы что сделали?

— Как?! Мы ее со всех сторон изучили и дали рекомендации всем этим ракетчикам...

— И что? Кто-то узнал, чем на самом деле была эта Линза?

— А зачем? Ну хорошо. А вот вспомни еще...

— Не нужно, Петя. Я тоже знаю кучу положительных примеров. Но все равно, наша главная цель — прятать и закрывать. И только этому мы посвящаем жизнь.

Петр удивленно посмотрел на меня. Он даже приподнялся, чтоб лучше меня видеть.

— Олег... Неужели тебе совсем не нравится такая работа?

— Нравится. Как такая работа может не нравиться? Но, понимаешь... Выхода из нее нет. Зачем работаю — не знаю. Зачем живу... Семьи у меня нет, сам знаешь. И ничего у меня нет.

— Э-э-э... — понимающе протянул Петя. — Масштабно ты стал мыслить. Сдается мне, Олежек, ты должен пообщаться с нашим психологом.

— Скорей уж с психиатром. Да что толку? Поговорит он со мной, вникнет, а после вернется к своим детям, к своим диссертациям. А я останусь, где был.

Было видно, что Петя от чистой души мне сочувствует и силится что-то посоветовать. Да только не мог он мне помочь, при всем своем желании и доброте. Потому что нельзя вот так, на ходу, придумать, как изменить жизнь.

Я так и не узнал, какая спасительная мысль зрела в его голове, потому что в следующую секунду мы услышали душераздирающий крик внештатника.

Мы вскочили. Гришаня несся к нам со всех ног, подпрыгивая и оборачиваясь. Позади дымился костер.

Мы с Петькой, не сговариваясь, бросились ему навстречу.

— Оно шевелится! Оно оживает! — голосил Гришаня, хватаясь за нас.

Мы не знали, что делать — спасаться или успокаивать нашего товарища, которому от переутомления что-то показалось.

— Вы мне не верите! — вопил Гришаня. — Идите, смотрите сами, там земля шевелится в трех местах, и трава, и кочки!

— Успокойся, Гришаня, сейчас все проверим, — я попытался перекричать его.

Но тут Петр судорожно схватил меня за руку.

— Смотри!

Я обернулся. В центре луга, там, где только что копался со своими склянками внештатник, поднималась земля. Она вспухала большим подрагивающим пузырем, и головешки костра сыпались с него, разбрасывая искры и клубы пепла.

Мы, все трое, оцепенели. Конечно, по всем правилам и инструкциям нам следовало сейчас же прыгать в машину и рвать когти, но... Ни одна инструкция почему-то не напомнила о себе.

Смотреть на оживающую землю было жутко. Но и оторваться невозможно. Холм уже достиг размера легкового автомобиля и начал растрескиваться, а мы по-прежнему не могли стронуться с места. Даже внештатник замолк... Это необходимо было увидеть — сейчас, а не в записи и не в виде компьютерной модели.

И вдруг произошел прорыв. Один миг — и все изменилось. За этот миг я ничего не успел толком рассмотреть. Показалось, что назревающий земляной волдырь лопнул — и из него вырвалось темное мутное пятно или облако размером с самолет-" кукурузник", а из десятка мест вокруг — другие, очень похожие комки мути, размером поменьше, но соединенные с центром путаницей каких-то жил или кишок, и все это невообразимое сооружение рвануло в небо, бросив на нас вал земли и камней.

Запомнилось еще, как мозг пронзила тысяча молний и как жалобно вскрикнул Гришаня, прежде чем наступила тьма...

Побейте его по щекам. Обычно помогает... Я понял, что побить собираются меня. И рефлекторно выставил вперед руки, защищая лицо. Лишь потом открыл глаза.

— Очнулся, — сказал молодой худощавый доктор. И ушел из поля зрения, прошуршав голубым одноразовым халатом.

Надо мной колыхалось полотно палатки. Снаружи доносились голоса, звуки работающих машин, хриплый клекот радиопереговоров.

— Не вставайте, пожалуйста, — прозвучал женский голос. Я скосил глаза и увидел медсестру с изготовленным к работе шприцем. Не успел я и глазом моргнуть, как она воткнула иглу прямо мне в пятку. Мне еще ни разу не делали уколы в пятку. Я и представить себе не мог, что это так больно.

— Голова не болит?

Я не знал, что ответить. Болела только пятка, в которой побывала стальная колючка, а с головой происходили какие-то иные процессы, которые не укладывались в простое понятие «болит — не болит».

— Можно, я встану?

— Даже нужно.

Подняться удалось без труда. Немного кружилась голова, но это почти не мешало. Доктор и сестра оценивающе смотрели на меня, следя, не свалюсь ли я с первым же шагом.

Ничего подобного. Я чувствовал себя довольно бодро. Постояв немного и убедившись, что ноги меня слушаются, я взял да и вышел из палатки. Медицинская братия восприняла это как должное.

Зеленый луг, на котором мы так беззаботно загорали, напоминал теперь полигон для бомбометания. Почва была вздыблена и вывернута наизнанку, перекрученный дерн громоздился небольшими горными хребтами. Тут и там мелькали оранжевые комбинезоны экспертов, поблескивали приборы в их руках. Бригада уже вовсю работала.

Вскоре я нашел Петьку. Он сидел, привалившись спиной к походному бензогенератору, безучастно наблюдая за работами. Заметив меня, он махнул рукой куда-то в сторону.

— Там дают горячий чай.

— Не хочется, — ответил я. — Что начальство говорит?

— Да ничего... Попытались меня допросить, но ничего не добились. Мне не очень хочется сейчас разговаривать. Начальник бригады в вагончике, они там наши кассеты просматривают.

— А Гришаня?

— Его уже увезли в город. Он что-то никак в себя не мог прийти. Но вроде опасности нет. Надо и нам по домам разбегаться. Пойдем, доложимся начальнику, он обещал дать машину до города.