Он пропал.

Взъерошиваю себе волосы и поворачиваюсь, оглядывая комнату в надежде, что я забыл рюкзак на полу. Открываю шкафчик Лэндона и достаю все его содержимое — здесь тоже нет. Открываю следующий шкафчик и повторяю весь процесс. Затем открываю еще один — ничего. Рюкзака нигде нет.

Либо я схожу с ума, либо кто-то тут уже побывал.

— Черт! Черт, черт, черт!

Когда содержимое всех шкафчиков в ряду оказывается на полу, я перехожу к следующему и начинаю рыскать по ним. Заглядываю в чужие рюкзаки. Опустошаю спортивные сумки, наблюдая, как одежда вываливается на пол. Нахожу все что угодно: телефоны, деньги, презервативы.

Но не письма. Не дневники. Не фотографии.

— Нэш!

Оборачиваюсь и вижу мужчину в проходе, смотрящего на меня с выражением полного непонимания, кто я такой и что на меня нашло. В этом я с ним солидарен.

— Какого черта ты здесь творишь?

Я осматриваю беспорядок, царящий кругом. Такое впечатление, что по раздевалке прошелся ураган.

И как мне выкрутиться из этого?

Я только что взломал все шкафчики. Как это объяснить? «Я ищу украденные улики, чтобы полиция не арестовала меня за пропажу моей девушки?»

— Кто-то… — снова сжимаю шею. Должно быть, это старая привычка, своеобразный способ избавиться от стресса. — Кто-то украл мой кошелек, — бормочу я.

Тренер окидывает взглядом комнату, его лицо кривится от ярости. Он тычет в меня.

— Приберись здесь, Нэш! Сейчас же! А затем тащи свою задницу в мой кабинет! — Он уходит, оставляя меня одного.

Я не трачу времени попусту. К счастью, всю свою одежду я оставил на лавочке, а не в шкафчике с украденными вещами. Мои ключи все еще покоятся в кармане штанов. Как только я переодеваюсь в повседневную одежду, то выхожу за дверь, но иду отнюдь не в кабинет. Я спешу прямиком к парковке.

К своей машине.

Мне надо найти Чарли.

Сегодня.

Или придется беспомощно отсиживаться в тюрьме.

Я слышу, как открывается замок, и присаживаюсь. Таблетки, которые дала сиделка, делают меня сонной. Не знаю, как долго я проспала, но сейчас явно не время ужина. Тем не менее, она заходит с новым подносом. Я даже не голодна. Интересно, я доела спагетти? Не могу вспомнить. Должно быть, я еще более безумна, чем думала. Но воспоминания, все же, были при мне. Подумываю рассказать ей о них, но в итоге решаю оставить информацию при себе. Это личное.

— Пора ужинать! — говорит она, ставя поднос на стол. Затем поднимает крышку, под которой оказывается рис с сосисками. Я настороженно разглядываю их, гадая, придется ли мне снова пить таблетки. Словно прочитав мои мысли, женщина передает очередной бумажный стаканчик.

— Вы все еще здесь, — говорю я, пытаясь потянуть время. Мне нехорошо от этих пилюль.

Женщина улыбается.

— Да. Пей таблетки и берись за еду, пока она не остыла. — Я закидываю их в рот под ее чутким надзором и делаю глоток воды.

— Если будешь хорошо себя вести, то завтра сможешь ненадолго пойти в комнату отдыха. Тебе наверняка не терпится выбраться отсюда.

Что значит «хорошо себя вести»? Не то чтобы здесь можно было особо пошалить.

Сиделка наблюдает, как я ем ужин пластиковой вилкой. Должно быть, я настоящий правонарушитель, раз мне не дают даже поесть в одиночестве.

— Я бы предпочла сходить в туалет, чем в комнату отдыха.

— Сперва поешь. Я вернусь за тобой позже и отведу в туалет и душ.

Чувствую себя заключенной, а не пациентом.

— Почему я здесь?

— Ты не помнишь?

— Стала бы я спрашивать, если бы помнила? — рявкаю я, вытирая рот, а она прищуривается.

— Доедай, — сурово говорит женщина.

Я тут же бешусь от сложившейся ситуации — от того, как она планирует каждую секунду моей жизни, словно она ей принадлежит, — и мечу тарелку через всю комнату. Та врезается в стену у телевизора. Повсюду разлетается рис и ошметки сосисок. Меня тут же охватывает приятное чувство удовлетворения. Более чем. Это в моем духе. Я начинаю заливаться смехом. Откидываю голову и хохочу — громким, безудержным хохотом. Господи! Вот поэтому я и здесь.

Пси-и-и-их.

Челюсть женщины напрягается, я разозлила ее. Отлично. Встаю и бегу за осколками от тарелки. Не знаю, что на меня нашло, но это кажется правильным. Это естественно — защищать себя. Она пытается схватить меня, но я вырываюсь и поднимаю с пола острый фарфоровый осколок. Что ж это за психбольница, если тут тарелки из фарфора? Наставляю осколок на женщину и делаю шаг вперед.

— Расскажите, что со мной происходит.

Она не шевелится. И выглядит какой-то странно спокойной.

Наверное, в этот момент за мной открылась дверь, так как в следующую секунду я чувствую боль от укола в шею и падаю на пол.

Я паркуюсь у обочины. Крепко хватаюсь за руль в попытке успокоить нервы.

Все пропало. Я понятия не имею, кто забрал мои вещи. Наверное, в этот самый момент какие-то люди читают нашу переписку. Они прочтут все, что мы писали друг другу, и вне независимости от того, кто их взял, решат, что я лишился ума.

Беру лист бумаги с заднего сиденья и начинаю записывать все, что удается вспомнить. Меня злит, что я забыл добрую половину того, что было в записях из рюкзака. Наши адреса, коды от шкафчиков, дни рождения, имена друзей и семьи — все это вылетело из головы. Те крохи информации, которые мне удалось наскрести из памяти, я записываю. Это не должно остановить меня в поисках.

Но я не имею ни малейшего представления, куда двигаться дальше. Можно снова сходить к гадалке — узнать, не возвращалась ли Чарли. Можно попытаться найти адрес поместья с воротами с фотографии из ее спальни; должна же быть какая-то связь между фотографией и картиной из магазина.

Можно съездить в тюрьму и навестить отца Чарли, спросить, что ему известно.

Хотя тюрьма, наверное, последнее место, куда мне стоит сейчас ехать.

Хватаю телефон и начинаю просматривать его содержимое. Например, фотографии со вчерашнего вечера. Я не помню ни единой секунды. Есть фото меня с Чарли, наших татуировок, церкви, уличных музыкантов.

На последней картинке Чарли стоит рядом с такси. Похоже, я нахожусь в другой части улицы и делаю кадр как раз в тот момент, когда она садится внутрь. Наверняка это и был последний раз, когда я ее видел. В письме говорилось, что она села в такси на Бурбон-стрит.

Я приближаю картинку, и у меня перехватывает дыхание. На передней части машины виден номерной знак, а сбоку — телефон.