— Почему ты так надолго задержался в Коцке?

— Я изучал с ребе «Эйн-Янкев»[21].

— «Эйн-Янкев»? — усмехнулся раввин, будто говоря: «Тоже мне занятие», и стал беседовать с сыном о вопросах, связанных с изучением Торы.

После того как реб Мойше больше часа толковал с сыном, он приветливо подал ему руку и позвал жену:

— Ита-Фейга, подай водку и закуску! Мы можем не краснеть за нашего Бериша.

Каждая ветвь в родословной Двойреле была отдельным сюжетом, особым уголком жизни, еврейской легендой, которая переходила от отца к сыну и от матери к дочери. Легендой о евреях в Польше.

Двойреле вытерла слезы и накинула на обнаженные плечи шелковую турецкую шаль. На минуту она задумалась, потом оглядела спальню со всех сторон, будто попала в нее первый раз, и заметила, что золотые часы Аврома выскользнули из-под подушки и лежат на смятой пустой постели.

Испугавшись, Двойреле еще раз осмотрела спальню; однако, не видя никого, сжала губы, заломила руки, и глубокое горе отразилось на ее бледном, тонком лице.

Она чувствовала себя виновной: проделки Мордхе наверняка не дают покоя ее предкам в могиле. За чьи грехи Бог карает ее? Чтобы сын Двойреле женился на дочери арендатора!.. Она этого не перенесет! Какие времена! Мальчик вечно толчется среди иноверцев, ходит без всякого дела; отсюда и баловство!

А может, все-таки она не должна была будить Аврома? Конечно, она сделала глупость! Сначала ей нужно было поговорить с реб Иче, чтобы он отстегал этого негодяя! Мордхе очень почитает реб Иче. Теперь, кто знает, не убьет ли Авром мальчика? Когда он разозлится, его уже ничем не остановишь!

Двойреле встала с кровати, посмотрела в окно, не идет ли муж, и, никого не видя, машинально сунула золотые часы Аврома под подушку. Потом, заплаканная, снова легла в постель. В соседней комнате послышались шаги.

— Брайна, ты не спишь? — спросила Двойреле.

— Нет, хозяйка! Я сейчас пойду!

— Она как мать! — вздохнула Двойреле. — Теперь уже не будет иметь покоя, будет шататься из одной комнаты в другую, пока не вернется Мордхе. Разве это в первый раз?

Брайна служила у родителей Мордхе свыше двадцати лет. Они дали ей в приданое пятьсот злотых и корову и выдали замуж за деревенского портного. Во время беременности Брайны совершенно внезапно умер ее муж. Вдруг слег и умер. У Брайны случился выкидыш; она родила мертвого ребенка. Тогда же родился Мордхе, и Брайна опять поступила в услужение к Аврому и стала почти единоличной хозяйкой и управляла домом по своему разумению.

Брайна вошла босая, в одной нижней юбке. Накинув передник на обнаженную грудь, она остановилась у дверей.

— Хозяйка еще не спит?

— Который теперь час?

— Разве я знаю? Должно быть, больше двенадцати: реб Иче только что погасил свет.

— Ты была на улице?

— Разве я могу спокойно спать? Я вышла посмотреть, не идут ли они.

— Ну?

— Ни одной живой души не видно!

— Они должны были уже прийти, — сказала расстроенная Двойреле. — Как бы он не убил мальчика. Знаешь, какой он вспыльчивый!

— Не бойтесь, хозяйка, отец никогда не убьет сына, — успокоила Брайна Двойреле и подошла к кровати. — Но вообще-то вы нехорошо поступили. Вы не должны были будить хозяина и посылать его ночью в лес!

— Что значит «не должны были»? — стала оправдываться Двойреле, чувствуя, что Брайна права, и бледное лицо ее при этом еще больше побледнело. — Знаешь, ведь он меня страшно перепугал!

— Кто, арендатор?

— Да. Он вбежал, запыхавшись, ни жив ни мертв, будто, не дай Господи, несчастье случилось. Со страху я разбудила Аврома, а кроме того, рано или поздно все равно этому надо было положить конец! Я с первого дня умоляла Мордхе, чтобы он не позорил мать! А он молчит, как стена. Я спрашиваю тебя, Брайна, ты же не глупа, — Двойреле взяла Брайну за руку, усадила к себе на кровать, — разве ради этого я должна была тревожить прах дяди реб Меира в гробнице? Поверь мне, Брайна, — почти кричала Двойреле, приложив руку к сердцу, — у меня ведь только одно-единственное, с трудом взращенное дитя! Но если бы это было даже вопросом моей жизни — и тогда Мордхе не породнился бы с Симхой-арендатором!

Пока Двойреле говорила с Брайной, в спальню тихо вошел Авром, остановился у дверей и стал прислушиваться. Когда Двойреле кончила, Авром произнес:

— Ты породнишься с Симхой, поверь мне!

Обе женщины, испуганные, замолчали. Потом Двойреле протянула руку к мужу:

— Где Мордхе?

— Твой единственный сын жив! — сказал Авром с горькой усмешкой и, озабоченный, начал ходить по комнате. — Говорит, женится на ней, на этой девчонке. Ты не поверишь — негодяй бросился бить меня! Дожили, жена, на старости лет до радости! А-а!..

Двойреле встала с кровати:

— Так где же ты его оставил? Где?

— Вот она — мать! Видишь? — Авром остановился посреди комнаты и повернулся к Брайне, указывая большим пальцем на Двойреле. — Некому смеяться! Она ведь только что кричала благим матом, что ни под каким видом не допустит этого брака. Ну, стоит ли с ней разговаривать? — Он обратился к Двойреле: — Зачем ты послала меня в лес? Чтобы похвалить нашего молодца? Смотри, как она дрожит! Боишься за сынка? Он жив! Жив мальчишка! Твой сын избил арендатора, как какой-нибудь разбойник! Он готов был и на меня броситься! Плачь!.. Плачь! Оплакивай свою горькую судьбу, жена моя, плачь, что вырастила такое сокровище! Это твои праведники так о нем заботились!

Двойреле ничего не ответила и снова опустилась на кровать, вытирая слезы концом турецкой шали.

— Не знаешь, почему она все время плачет? — спросил Авром у Брайны, начиная тревожиться.

— Такую радость можно только врагам пожелать! — отвечала Брайна, сморкаясь в передник и моргая мокрыми ресницами.

— Ну зачем мне это было надо? — Авром с деланной улыбкой почесал затылок. — Все на меня. Ну ладно, ладно…

— Ты же отец! — снова вскочила Двойреле. — Разве можно оставлять мальчишку одного в лесу? Нужно иметь сердце… Он еще покончит с собой!

— Что вы на меня насели! — возмутился Авром. — Чем я виноват? По-вашему, я должен был взять парня на руки и принести его домой? Не доживет он до этого! Если мой сынок нашел дорогу в лес с этой девицей, он и домой найдет дорогу. Я за это ручаюсь.

— Если б ты меня послушал! — Двойреле била себя в грудь кулаком. — Я с самого начала говорила: «Избавься от арендатора! Зачем это несчастье на мою голову? Или же отошли Мордхе в Коцк!»

— Я ничего не имею против арендатора, — прервал жену Авром, — он смирный человек. И если я теперь его рассчитаю, я лишу бедняка куска хлеба. Я его без ножа зарежу! Если у нас сын — э-э-э… грешник…