Разбитый, сонный, он пошел лесом, размышляя о том, что Брайна по-человечески лучше его, и вдруг почувствовал какую-то странную пустоту в душе. Потому ли, что его били в присутствии Рохеле, или потому, что он порывался бить родного отца? Он был уверен, что никогда не вернется домой; он заберется в пещеру, будет там сидеть и изучать Тору… А Рохеле?.. Рохеле будет носить ему пищу! А когда придет пора и миру откроется его святость, он позовет Рохеле, расскажет ей о прекрасных хрустальных дворцах и, подобно герою из легенды, прикажет перенести понравившийся ей дворец сюда, в лес…

Погруженный в размышления, Мордхе шел, не глядя по сторонам, и чем дальше уходил в глубь чащи, тем ощутимее чувствовал пустоту в душе, которая давила его, точно камень.

Навстречу ему ехал Симха-арендатор. Один. Рохеле с ним не было. Мордхе вспомнил, как он вчера бросился на арендатора, бил его кулаками по лицу и видел в темноте его рыжую трясущуюся бороденку, глаза, расширившиеся от испуга, кровь, струящуюся изо рта. Так чем же он лучше Каина?

Мордхе пробрала дрожь. Он остановился как вкопанный, боясь встретиться с испуганным взглядом арендатора. Он вспомнил свой утренний сон, вздохнул и почувствовал, как все проясняется в голове. Неужели это правда? Мордхе некогда было раздумывать. С опущенной головой, словно раздраженный бык, бросился он к тележке и остановил лошадей. Арендатор вскочил, огляделся по сторонам, хотел было бежать, но остался сидеть в углу телеги. В испуге он широко открыл глаза, как человек, который видит перед собой смерть, издал дикий крик и начал исступленно бить Мордхе кнутом куда попало. Мордхе подставлял голову, принимая побои. Видя, что парень стоит неподвижно, арендатор еще больше рассвирепел. Испуг его прошел, он помнил только, что его оскорбили, и каждым ударом кнута мстил Мордхе за вчерашние побои, за слезы дочери. И чем дольше он бил хозяйского сына, тем легче ему становилось. Он словно бы вымещал на Мордхе унижения и боль всей своей несчастной жизни.

Мордхе не трогался с места, от частых ударов уже почти не чувствуя, как кнут впивается в тело. Он опустился на четвереньки, словно еврей, принимающий побиение палками, предписанное Талмудом за преступления. Он думал, что арендатор теперь простит ему вину. Он пойдет с реб Иче к отцу, и какое бы покаяние ни возложил на него реб Иче, Мордхе его примет.

Симха наконец опустил кнут. Быть может, ему стало стыдно: Мордхе ведь не защищался. Быть может, он уже удовлетворил свою злобу, смыл обиду, которую ему нанесли? Он остался стоять на возу, смотрел испуганно и без злобы, и трудно было поверить, глядя на страдальческое выражение его лица, что этот печальный еврей способен бить человека.

Потом он что-то пробормотал, глянул в последний раз на Мордхе и умчался с возом. Мордхе поднял взгляд и посмотрел вслед Симхе. Он был уверен, что последние невнятные слова арендатора были:

— Прости меня!

Мордхе видел, как Симха с телегой исчезает в пыли; шум колес затихал, смешиваясь с шумом леса, и вокруг стало так тихо, что даже в ушах зазвенело.

— Я тебе прощаю, я тебе прощаю, — все так и пело в душе Мордхе.

Он встал, посмотрел в глубокое голубое небо, увидел, как исчезают цветные полосы вокруг солнца, а только остаются тут и там несколько бледных пятен перламутра, и на душе у него стало спокойно.

Домой он шел уже успокоившись. Он был убежден, что его простят. Он вообще вдруг снова ощутил себя ребенком в отцовском доме. Каждую субботу отец зазывал его в комнату, где стояли свитки Торы, и рассказывал о прадедушке, о реб Авроме, о бабушке Саре, о дедушке реб Мордхе, чье имя он носил. Дедушка реб Мордхе был гордый еврей! Его сосед, пан Кошинский, однажды устроил костюмированный бал. Посылает он к дедушке и просит одолжить ему атласный сюртук с меховой шапкой; хочет, мол, нарядиться и повеселить гостей. Реб Мордхе обещает все сделать — как же иначе? — и присылает помещику одеяние и пояс бенедиктинца. Больше они не раскланивались. Мордхе любил дедушку, по рассказам отца представляя его себе высоким, с длинной седой бородой, в черном бархатном жилете, застегнутом до самого горла, поверх которого отворачивался белый воротник рубахи.

Когда Мордхе подрос, начал изучать комментаторов Торы и натыкался на непонятные слова, Авром обычно клал руку мальчику на плечо и, довольный, улыбался:

— А бабушка, да светла будет ее память, все эти словечки знала. Ха-ха-ха!

Сореле была польской еврейкой, славилась как образованная и красивая женщина. Она говорила с помещиками по-французски и ввела в субботнее меню — перед рыбой — кофе с пирожными.

Семья гордилась бабушкой Сореле, и при каждом удобном случае все повторяли удивительную историю о подмастерье, который стал царем. Царь, боясь, чтобы его не попрекали низким происхождением, завоевывал одну страну за другой и стал почти единственным властелином мира. И чем больше земель он завоевывал, тем сильнее желал, чтобы было забыто его происхождение. Он развелся с прежней женой и женился на принцессе, но тут счастье ему изменило, и все пошло вверх дном.

Однажды, в стужу, — рассказывали в семье Мордхе, — реб Меирл Медовый приехал в лес к дедушке по поводу какого-то благотворительного дела. Это было зимой 5573 года. Реб Мордхе задержал реб Меирла на ночь. Сидели они вдвоем с цадиком у раскаленной печки, курили трубки и беседовали. Реб Меирл раскрыл дедушке тайну: наступили, мол, времена Мессии, евреев ждут страшные гонения, каких не знали даже предки. Этот подмастерье сапожника завоевал почти весь мир, он уже и Москву взял, но он плохо кончит. Козницкий проповедник борется с ним с самого Судного дня. И если б не Бердичевский ребе (благословенна будь его память), который в год кончины постоянно в своих молитвах просил Бога за подмастерье сапожника, то проповедник давно одолел бы его. Намек на это реб Меирл нашел в одном мидраше, где речь идет о седьмом чуде, предупреждающем пришествие Мессии.

В Риме есть мраморный камень, который изображает прекрасную деву, и этот камень создан не человеческой рукой. Грешники всего мира, худшие отбросы человечества придут к этому камню, лягут подле него и будут греться. Бог вдохнет их тепло в камень, камень растрескается, и выйдет Армилус, которого иноверцы называют антихристом. Он будет ростом в двенадцать локтей, шириной в двенадцать локтей, и глаза у него будут друг от друга на расстоянии человеческого шага. Глаза — глубокие, красные, а волосы на голове рыжие, как золото. Там, где ступят его ноги, все зазеленеет. И будет у него две головы. Армилус-злодей придет во Францию, когда там будет великий переворот, назовет себя Спасителем, ему поверят и увенчают короной. Тогда он завоюет много стран, вернет евреям Синедрион, и останутся на земле только две незавоеванные страны — Эдом и Моав. И когда завоюет он и эти две страны, он пошлет гонца к евреям, к десяти коленам, которые обретаются на той стороне реки Самбатион, чтобы ему отдали еврейскую Тору и чтобы провозгласили его богом. Тогда восстанет богатырь Нехемья со своими тридцатью тысячами богатырей из колена Эфраима, чтобы прочитать нечестивцу слова из Торы: «Я Господь, Бог твой, не будет у тебя других богов, помимо меня». На это Армилус ответит, что в его Торе этого не сказано, и потребует, чтобы все евреи уверовали в то, что он бог, точно так же, как верят все остальные народы. Тогда Нехемья, сын Хушиэля, с тридцатью тысячами своих богатырей будет воевать против него и убьет дважды по сто тысяч мужей.