— Ты… это, не шали! Причём тут дельфины с индусами?

— И всё-таки? Если именно я тебе о каком-то чуде расскажу, со временем и все доказательства предоставлю, ты к этому с доверием отнесёшься?

— Уже поверил! — заявил отец, разводя руками. — Вон что сегодня вокруг творилось. Но теперь требую объяснений. Желательно с доказательствами… с проверкой которых могу и подождать.

— Тогда слушай! Всё началось с сегодняшнего падения. Сознание я не просто потерял, а словно целую жизнь после этого прожил. И очень хорошо помню каждый момент из этой жизни. Ну а теперь, по порядку…

После чего сжато пересказал о своих приключениях в прошлой жизни, обрисовал политические события в стране и в мире на ближайшие семьдесят пять, восемьдесят лет, да назвал несколько стихийных бедствий, которые произойдут в самое ближайшее время, независимо от деятельности человека на Земле. Последнее — для большей достоверности своих слов.

Конечно, огромную массу сведений и знаний он благоразумно придержал, да и в историю слишком далеко не вдавался, сославшись на слишком туманные и неразборчивые образы в памяти. Но ближайшее будущее обрисовал. Как посёлка, как страны, так и самой партии, руководящей этой страной. Закончил рассказ смертью Сталина в 53-ем году и начавшейся после этого борьбой за власть между партийными функционерами. А в конце подвёл итог:

— Как видишь, ничего хорошего нас всех не ждёт. Очень сложно придётся. И выжить — не каждому получится. Хотя определённые тенденции к улучшению есть, и тот же Сталин их пытается развить, но… На местах, да и в самой столице партийная номенклатура будет противиться этим изменениям изо всех сил. А когда вождь вознамерится убрать, или хотя бы нивелировать руководящую роль партии в государстве, его тут же отравят.

Нельзя сказать, что Фёдор Павлович поверил во всё услышанное. Точнее, он просто не мог себя заставить поверить. Но зато принял близко к сердцу. Особенно в отношении смерти Сталина:

— Точно отравят? Или всё-таки инсульт?

— Яд! — подтвердил очень много знающий мемохарб. — Причём такой, который вызывает именно инсульт. Уже сейчас существуют такие медицинские препараты, так называемые…

Отец всё-таки не сдавался:

— И что, ничего нельзя изменить? Нельзя задействовать фронтовиков? Боевых побратимов и сослуживцев?

Тут уже задумался сам пьетри, не раз думавший о возможности подправить историю планеты своего нынешнего проживания:

— Видишь ли… не так оно всё просто. Хотя уже сегодняшним днём пошли весьма сильные волны по прошлой-будущей истории. Тебе с друзьями удалось упрятать за решётку нескольких тварей, которые в дальнейшем ещё кучу бед натворили бы. При этом вы сами выжили, и даже стали сильней во всех планах. Вроде мелочь на общем фоне и в глобальных объёмах. Но если таких вот мелких изменений накопится огромное количество, то колесо истории, пусть и со крипом и перекосами таки свернёт на новую колею. Но вот дальше как сложатся обстоятельства? Кто может поручиться, что в новой колее станет лучше? Что новые преобразования приведут к резким улучшениям жизни народа, а не наоборот? Кто даст гарантию всеобщего мира, если иные вражеские структуры (перечислять их нет смысла, они тебе знакомы) испугаются нашей возрастающей силы? Не пойдут ли мировые финансовые элиты на последний, безрассудный шаг, пытаясь поделить весь мир окончательно? Не начнут ли они швыряться атомными бомбами, меняя тем самым климат на планете и низвергая всё человечество в каменный век?

Отец на это озадаченно и скорбно качал головой:

— Ну если так смотреть… в общем… да не взирая на частности… То вообще теряется весь смысл жизни. Но и так жить плохо, как сейчас, нельзя. Что, опасаясь нарисованных тобой страхов — затаиться, как улитка в ракушке? А потом проклинать свою нерешительность?

— С моими знаниями ни вы, ни я с Настей, уже не будете жить как прежде. Да и некоторые умения я сумел рассмотреть в той, прожитой жизни. Уверен, они и мне, и всем нам очень помогут. То есть, и многим вокруг — будет хорошо. А вот за остальных — не поручусь. Здесь уже придётся рвать все жилы, чтобы помочь, изменить, улучшить, очистить и… прочее, прочее, прочее. А что для этого надо? Сильная воля, крепкая поддержка друзей, меньше вопросов, больше доверия и максимальная решительность при решении деликатных вопросов. То есть главных предателей, уголовных авторитетов и наибольших сволочей надо просто уничтожать, а не заниматься их перевоспитанием. Чаше всего, даже не доводя дело до судов или следствия.

— Э-э-э… жестоко получается, — скривился полковник в отставке. — На войне вон, сколько крови пролили, и опять убивать? Да ещё своих? Не много ли? И так некоторые говорят о страшной цифре в двадцать миллионов…

— Почти тридцать миллионов жертв только в нашей стране! — перебил парень отца и печально вздохнул.

— Не может быть! — ужаснулся фронтовик.

— Увы! Может. Потому что бывшие комиссары и политруки массу страшных фактов скрывают, если в этом их огромная вина. Да и до сих пор продолжают уничтожать невинных людей, гноят их в лагерях, просто убивают во время арестов. И только за то, что кто-то пытается сказать правду, добиться справедливости, или попросту встать на защиту честных людей. Или ты станешь отрицать творящийся и сейчас геноцид против недовольных?

Отец промолчал, понурив голову и не смея оспорить прозвучавшие слова. А сын продолжал, уже несколько сбавив напор:

— Вот и получается, что больше убивать никто не хочет. Устали. Недооценили внутреннего врага. Понадеялись на свою неприкосновенность. Там промолчали, тут ушли в сторону, ещё где-то побоялись связываться с НКВД и зажиревшими в тылу политруками и… История так и покатилась по прежнему руслу.

Помолчав, поворочав свои тяжёлые мысли, Фёдор Павлович всё-таки поднял решительно голову, расправил плечи, и начал задавать наводящие вопросы:

— А что значит «меньше вопросов и больше доверия»?

— Ну вот к примеру: я дам список тех «малин», на которых хранятся вещи ограбленных и убитых граждан. После чего надо будет без неуместных вопросов «откуда знаешь?», «кто докажет?», «что за провокация?» — идти арестовывать или убивать бандитов на месте. Хотя бы этих уголовных тварей надо уничтожить как можно скорей. Не говоря уже о списке явных предателей и расхитителей в государственном масштабе.

— И длинные эти списки?

— Очень. Ты не поверишь, насколько длинные. Вот бери тетрадь и начинай писать…

Чуть не до рассвета просидели мужские представители семейства Шульга. Писали длинные списки с адресами, рисовали схемы, спорили до хрипоты, благо ещё что шёпотом. Но всё равно вызвали недовольство матери, которая несколько раз появлялась в светлице, а в конце концов таки разогнала заговорщиков по спальням. Фёдор Павлович ещё сидел бы, уточняя и выспрашивая, но ту уже и Александр согласился с мамой:

— В самом деле, пора тебе хоть два часа поспать. Впереди не менее сложный день. Да и моему молодому телу сон необходим…