— Этого и этого.

Владимир Владимирович как-то сразу вытянулся и строгоспросил:

— При каких обстоятельствах с ними познакомились?

Здесь я могла позволить себе абсолютную искренность, апотому радостно сообщила:

— При самых неприятных: они колотили Валерку, мужа моейподруги, отца-героя, между прочим.

— Когда колотили?

— Да в тот же день, когда нашли меня с гранатометом. Точнееперед тем как нашли. Это же ребята из охраны.

— Правильно, — согласился он. — И до этого вы с ними невстречались?

— Боже упаси! — отшатнулась я. — Зачем мне это?

Он почему-то кивнул головой. Я на всякий случай тоже кивнулаи уточнила:

— А того, который инструкции давал, на этих фотографиях нет.

— Ясно. Кого из членов тайной организации вы знаете? —спросил Владимир Владимирович, уже невообразимо скучая.

— Никого, — совсем не скучая, ответила я.

Приходилось контролировать буквально каждое свое слово. Еслибы я так вела себя с мужем, он бы и по сей день не ушел от меня.

— А что там произошло у вас с мужем? — словно подслушав моимысли, спросил Владимир Владимирович.

Внезапно я заинтересовалась потолком и, рискованно зевая,сообщила:

— Ничего. Надо же было избавляться от лишних членов семьидля их же пользы. Операция подразумевала и провал, зачем же портить жизньблизким?

Владимир Владимирович тоже несколько раз подряд зевнул, апотом небрежно бросил:

— Ясно. А кого вы знаете из членов тайной организации БАГ?

Я опешила:

— Вы же спрашивали только что.

— Но вы мне не ответили. Кто-то же вам инструкции выдавал.

— Выдавал, но это не значит, что я его знаю. Встречаласьнесколько раз. В той организации жесточайшая конспирация.

— Ясно, — продолжая изнывать от скуки, кивнул ВладимирВладимирович. — Что вы должны были делать в случае успеха?

— Получить деньги, — солгала я, судорожно гадая сколько жемне могли посулить за президента.

К счастью такого вопроса не последовало, зато последовалдругой.

— А что вы должны были делать в случае неудачи? — спросилВладимир Владимирович и умным, совсем нескучающим взглядом вдруг посмотрел наменя в упор.

Я сконцентрировалась и ответила:

— Выйти на связь.

Он тут же выстрелил вопросом:

— Когда?

— Через неделю после завершения операции в каждый четверг водиннадцать утра меня должен ждать связной, — как прилежная ученица без запинкиотрапортовала я.

— Как осуществляется связь? — строго спросил он, и воттут-то я рассердилась, потому что (может это и удивительно) уже устала врать,да и фантазия мне изменила.

— Какая разница?! — закричала я. — Никто не сможет выйти наэту чертову связь вместо меня, а я никуда выходить не собираюсь, потому чтохочу жить, пускай и в застенках. Хоть узницей, да жить. И не пытайте меня. Кольпокушалась на президента, судите и баста. И хватит! Ловите преступников сами,здесь я вам не помощник! Все! Больше ничего не скажу!

— А больше ничего и не надо, — ответил Владимир Владимировичи хитро улыбнулся.

Я снова оказалась в камере и была очень огорчена.Складывалось впечатление, что мне не верят.

“И все же про мужа я неплохо ввернула, — приободрила себя я.— В любом случае не хочу, чтобы какой-то болван думал, будто меня можнобросить. Всю жизнь всех бросала сама… Эхе-хе… Как приятно иметь хорошуюпамять.”

Несколько дней моей персоной не интересовались. Я сидела водиночной камере, изводила себя дурными мыслями и окончательно приуныла.

“Неужели ничего не вышло? — гадала я. — Конечно не вышло.Было бы глупо надеяться, что мне поверят. Не идиоты же они.”

Однако я ошиблась, Владимир Владимирович все же пожелал менявидеть. Вдохновленная, я отправилась на допрос, настраиваясь на свободу.

Владимир Владимирович на этот раз был просто душка: мил иласков. Начал сразу с реверансов.

— Софья Адамовна, все ли устраивает вас? Нет ли просьб илижалоб?

— Полноте, батенька, — в тон ему снисходительно ответила я,— уж не на курорте находимся. Конечно кое-что не устраивает, но потерпим, зналина что идем. Всегда мечтала прославить имя свое навеки, на книжки мои в этомсмысле надежды нет, может хоть с этим делом загремлю.

— Загремите, обязательно загремите, — пообещал он, явно имеяввиду плохое.

Я уже собралась пригорюниться, но Владимир Владимирович недал.

— Так значит не жалуетесь ни на что? — любезно повторил онсвой вопрос, думаю лишь за тем, чтобы не дать мне высказаться.

— Нет, не жалуюсь, — подтвердила я. — Впрочем, еслиприспичило вам приятное мне сделать, так распорядитесь, чтобы порции поменьшеприносили. Уж чего-чего, а баланды в тюряге вашей не жалеют — так недолго иразжиреть. Очень я, понимаете ли, за свою фигуру опасаюсь. Это единственное,что от меня осталось, а тут что ни порция, то экскаваторный ковш!

— Так не ешьте, зачем вы едите, раз лишнее? — удивилсяВладимир Владимирович.

— Сразу видно, что вы на диете никогда не сидели. Человек,доведенный до исступления диетами, перестает соображать, когда видит передсобой любую еду, будь это и тюремная баланда. Всякая женщина, если она здорова,без сомнений это подтвердит. Времена настали такие, что подтвердить это могутуже и девушки. Вот когда я была девушкой…

Жуть отразилась на лице Владимира Владимировича, и я, какнатура великодушная, его пожалела:

— Впрочем, давайте перейдем к делу.

— Давайте! — обрадовался он. — У нас есть к вам деловоепредложение.

Я завопила как резаная:

— Что?!!

Невозможно передать ни ужас, вложенный в этот вопрос, нисилу моего голоса — очень жаль, я очень постаралась.

Владимир Владимирович такой реакции не ожидал и весьвздыбился; в комнату с паникой на лице заглянул часовой. Владимир Владимировичдал ему знак, мол все в порядке, часовой нырнул за дверь, а ВладимирВладимирович стоически продолжил беседу.

— Софья Адамовна, — воскликнул он, прямо на моих глазах пытаясьвзять себя в руки, — что вас так напугало?