Ханнан Мосаг кивнул.

– Рабы, – кивнул он, – были заняты сегодня ночью. Пойдемте все вместе.

Вокруг души витали тени-призраки; да от него и осталась только душа, недвижимая и беззащитная. Она видела без глаз, ощущала без кожи, как смутные жестокие существа приближались и кружили, как собаки вокруг черепахи.

Они были очень голодны, эти призрачные духи. И все же что-то удерживало их, какой-то глубокий запрет. Они тыкали и пинали его, но и только.

Тени-призраки неохотно подались назад, когда появился кто-то или что-то, и Удинаас почувствовал рядом теплое охраняющее присутствие.

Пернатая Ведьма. Она невредима, смотрит на него насмешливыми серыми глазами.

– Сын долга, – сказала она, покачав головой. – Говорят, ты освободил меня, одолев вивала… Твоя любовь жжет мне глаза, Удинаас. Что мне делать с этой правдой?

Удинаас почувствовал, что может говорить.

– Ничего не делай, Пернатая Ведьма. Я знаю, чему не бывать. Я не сломаюсь под этой ношей.

– Я вижу.

– Что произошло? Я умираю?

– Умирал. Урут, жена Томада Сэнгара, откликнулась на наши… страдания. Она призвала Куральд Эмурланн и сумела прогнать вивала. А сейчас она исцеляет нас обоих. Мы лежим бок о бок, Удинаас, на пропитанной кровью земле. Лежим без сознания. А она удивляется, что мы не хотим возвращаться.

– А мы не хотим?

– Ей нелегко излечить наши раны – я сопротивляюсь за нас обоих.

– Почему?

– Я встревожена. Урут ничего не чувствует, ей кажется, что ее сила чиста. А она… запятнана.

– Не понимаю. Ты сказала – Куральд Эмурланн…

– Он утерял чистоту. Не знаю как, не знаю почему, но он изменился. Среди всех эдур он изменился.

– И что нам делать?

– Возвращаться, – вздохнула она. – Выполняй ее приказы. Вырази благодарность за участие, за излечение нашей истерзанной плоти. Однако на ее многочисленные вопросы мы можем ответить немногое. Все смешалось. Битва с неизвестным демоном. Хаос. И об этом разговоре, Удинаас, мы не скажем ничего. Понял?

– Да.

Она потянулась. Удинаас почувствовал ее руку рядом со своей, и к нему потекло тепло.

Теперь он слышал, как стучит сердце в ответ на прикосновение. Услышал стук и другого сердца – на расстоянии, но все ближе. Но это не она… Удинаас почувствовал ужас.

Мать Трулла отступила назад, нахмуренные брови расправились.

– Возвращаются, – сказала она.

Трулл уставился на двух рабов. Удинаас – из их дома. А вторая – из служанок Майен, ее прозвали Пернатая Ведьма за умение ворожить. Дыры в их рубашках еще были заляпаны сгустками крови, но сами раны затянулись. На груди Удинааса виднелись пятна другой крови – золотой и по-прежнему блестящей.

– Надо запретить эти гадания, – прорычал Ханнан Мосаг. – Позволять колдовство летери в своем доме – опасная снисходительность.

– Есть и польза, высокий король, – сказала Урут. Трулл видел, что она все еще озабочена.

– И в чем же, жена Томада?

– На ясный призыв, высокий король, нам стоит обратить внимание.

Ханнан Мосаг поморщился.

– Это кровь вивала на рубахе у мужчины? Он заразился?

– Возможно, – согласилась Урут. – Многое из того, что творится в душе летери, скрыто от моего искусства, высокий король.

– Этим страдаем мы все, Урут. – Колдун-король оказал большую честь, назвав ее настоящим именем. – Нужен постоянный присмотр, – продолжил он, глядя на Удинааса. – Если в нем кровь вивала, в конце концов правда откроется. Чей он?

Томад Сэнгар прочистил горло.

– Этот – мой, колдун-король.

Ханнан Мосаг нахмурился. Трулл понял, что тот думает о своем сне и о решении вовлечь в историю семью Сэнгар. Совпадения в мире редки. Колдун-король заговорил строже:

– Пернатая Ведьма принадлежит Майен, да? Скажи, Урут, ты чувствовала ее силу, когда лечила?

Мать Трулла покачала головой.

– Ничего особенного. Или…

– Или что?

Урут пожала плечами.

– Или она, несмотря на раны, умело скрывала свою силу. Если так, ее сила превосходит мою.

Невозможно. Она летери. Она рабыня и еще девственница.

Ханнан Мосаг хмыкнул, явно подумав о том же.

– На нее напал вивал, справиться с которым ей явно не по плечу. Нет, девчонка – неумеха. Плохо обучена и не представляет огромности того, во что ввязывается. Смотри, она только в себя приходит.

Пернатая Ведьма подняла дрожащие веки, и выражение непонимания быстро сменилось животным ужасом.

Ханнан Мосаг вздохнул.

– Какое-то время от нее не будет толку. Пусть о ней заботятся Урут и другие женщины.

Он повернулся к Томаду Сэнгару:

– Когда вернется Бинадас…

Томад кивнул.

Трулл обернулся на Фира. Позади него коленопреклоненные рабы, присутствовавшие на гадании, прижались к земле, не шевелясь с самого появления Урут. Строгие глаза Фира словно сосредоточились на чем-то, чего не видел никто другой.

Когда вернется Бинадас… сыновья Томада отправятся. В ледяную пустыню.

Удинаас издал болезненный стон.

Колдун-король, не обращая внимания, зашагал к выходу из сарая; к’риснан держались сбоку, а теневой страж протянулся сзади. На пороге этот чудовищный дух вдруг чуть помедлил и бросил взгляд назад – хотя невозможно было понять, на кого глядели невидимые глаза.

Удинаас вновь застонал, и Трулл заметил, как дрожат руки раба.

На пороге теневой дух пропал.

В туманной дымке далеко позади и на западе, в сверкающей шири залива Предела, отражалось бледное небо, пряча черные бездонные глубины. Со всех других сторон, кроме каменистой тропы прямо перед Сэрен Педак, возвышались зубчатые горы. Укрытые снегом пики блестели на солнце, не видном отсюда, с южной стороны перевала.