Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мягкие карие глаза доктора по имени Ариф смотрят в сторону. Он делает глубокий вдох, несколько раз моргает, а когда выдыхает, все его боксерское тело словно сжимается.
— К сожалению, пока ничего сказать нельзя. Мы сейчас попытаемся остановить кровотечение.
Он смотрит в стену мимо меня.
Я не вполне понимаю, что происходит дальше, медсестра, видимо, берет меня за локоть, чтобы я не упал.
Все по-прежнему как в тумане, кружится голова, и мне никак не унять дрожь. Телефон снова вибрирует. На дисплее номер Гун-Бритт. Объясняю, что Бьянке будут делать операцию.
— О нет! Дорогая, милая Бьянка!
— Как дети?
— В шоке. Волнуются.
Мне трудно говорить, но я должен им что-то сказать.
— Вы можете включить громкую связь?
Гун-Бритт тяжело дышит и, кажется, открывает дверь.
— Полиция отпустила Жаклин, — сообщает мне она. — Они ее быстро допросили у нас на кухне и отпустили домой. Хорошо хоть машину забрали.
На это я не отвечаю. У меня нет сил.
— Самое важное — чтобы Бьянка поправилась.
— Да, конечно.
Раздается треск и звук изменяется, когда она включает динамик. Я пытаюсь сосредоточиться.
— Папа?
Я слышу голос Вильяма.
— Малыш.
В горле растет ком, я стараюсь сдержать слезы.
— Сестренка тоже рядом?
Белла отвечает сама:
— Ты приедешь домой? Доктор уже вылечил маму?
— Нет, но скоро, — сдавленно шепчу я. — Сначала ей сделают операцию. А потом мама вернется домой.
— Это долго? — спрашивает Белла.
— Не знаю.
Вильям явно нервничает:
— А где ей будут делать операцию?
— В голове.
Я не хочу ничего скрывать, но они все-таки дети.
— Тут очень хороший доктор, и он обязательно вылечит маму.
— Обещаешь? — спрашивает Белла.
— Обещаю.
Обещаю и клянусь. Что еще остается?
— Я скоро к вам приеду. — Я чувствую, что больше ни минуты не могу без них. — Я вас люблю.
Гун-Бритт выключает громкую связь и снова закрывает двери:
— Это настоящий кошмар, Микки.
— Да. Здесь я сейчас ничем помочь не могу. Я еду домой, к детям.
— Мы с Оке рядом, вы же знаете.
— Сестра Бьянки тоже приедет, — сообщаю я.
— Сиенна? Я думала, они не общаются.
Я тоже так думал. Откуда Гун-Бритт знает, как ее зовут?
— Послушайте, — Гун-Бритт понижает голос, — в том, что случилось, виноваты вы. Вы же понимаете это, да?
До катастрофы
Лето 2015 года
В одно из последних воскресений лета меня разбудил голос с нижнего этажа:
— Есть кто-нибудь? Вы дома?
Бьянка побежала по лестнице в трусах и рубашке, а я смотрел вниз, наклонившись через перила. В холле стоял Фабиан, в застиранной футболке и бермудах, его короткие, кое-как остриженные волосы были взъерошены еще больше, чем обычно.
— А чем вы занимаетесь? — спросил он, глядя вверх на меня.
— Спим, — ответила Бьянка.
— Так долго? Можно мне войти?
Как будто он уже не вошел.
Я вздохнул, Бьянка, обвязавшись вокруг талии банным полотенцем, поспешила в кухню.
— А который час? — спросила Бьянка.
— Не знаю, — ответил Фабиан.
— Как ты попал в дом? — крикнул я сверху.
Он запрокинул голову и улыбнулся так широко, что при желании я мог бы разглядеть миндалины.
— Через дверь, конечно.
— Разве она была открыта? — спросила Бьянка.
И оба они посмотрели на меня.
— Не знаю, — ответил я. И тут же добавил: — Я исправлюсь.
После переезда в Чёпинге у меня появилась плохая привычка оставлять наружную дверь незапертой. В Стокгольме такое совершенно немыслимо, но тут другое дело. Запираться здесь казалось излишним.
— Звонка же нет, — объяснил Фабиан.
— И то верно, — вздохнул я.
Звонок так и лежал в одной из коробок из-под бананов, что стояли вдоль стенки в гостиной. Как только я о них вспоминал, у меня начиналась мигрень.
— Можно мне побыть у вас? Я могу помочь красить. Или поиграть с Вильямом.
Бьянка бросила на меня умоляющий взгляд. Мы оба считали, что Фабиан слишком взрослый, чтобы играть с Вильямом, но ни я, ни она не решались об этом сказать.
— Можно, но позже, — сказала Бьянка и посмотрела на дисплей телефона. — Сейчас только четверть восьмого.
— О’кей, — ответил Фабиан. — А когда будет можно?
— Приходи через несколько часов.
— Несколько часов? — переспросил он. — А точнее нельзя?
Бьянка сдержала вздох:
— Через два часа. Возвращайся через два часа.
И он вернулся. Он всегда возвращался.
Вечно возникал в саду, у ворот, в гараже, в общем дворе. Такой черт из табакерки. Отвернешься на минуту — парень тут как тут, стоит и что-то говорит прямо тебе в ухо.
— Он как привидение, — как-то сказал я Бьянке. — Появляется ниоткуда.
— И похоже, интересуют его не игры с Вильямом, — заметила Бьянка.
— Вот-вот, ему нужны именно мы.
Мы рассмеялись, и капля краски упала с моего валика на пол.
— Черт, везде эта краска.
— Думаешь, он с диагнозом? — спросила Бьянка.
— Наверняка. Народ сейчас получает диагнозы чаще, чем письма по почте.
Бьянка рассмеялась и брызнула в меня кистью.
— Не надо красить все только в черное и белое. Хорошо, что людям сейчас помогают. И что каждый может узнать, почему он чувствует то, что чувствует.
— Конечно. Но иногда получается чересчур. Разве нужно наклеивать ярлыки на каждую личность?
— Пожалуй, нет. — Бьянка задумалась. — Что ты думаешь о Фабиане? Синдром Аспергера?
— Не знаю.
— Он очень начитан в некоторых областях, — сказала Бьянка. — Я думаю, он умный. И речь у него более взрослая, чем у нормального тринадцатилетнего подростка.
— С интеллектом у него точно все в порядке, — сказал я.
— Тогда что? — настаивала Бьянка.