ошарашил. Я вдруг понял, что был полон этой злости, и я не просил, а требовал, чтобы все вокруг меня изменилось. Все, но только не я.

«Почему не просил?» – это был для него такой естественный вопрос. Почему человек не просит исправления? Не всех вокруг, а себя? Своего эгоизма, который его съедает? Кричит, возмущается, и не просит. И не понимает, что именно в этом все дело. В том, чтобы почувствовать, что враг – в тебе, и только с ним ты должен вести борьбу. И в то же время, что «Нет никого кроме Него», и только обращение к Творцу действенно. Но обращение должно быть из сердца, не по написанному, не молитвой, заученной по книжке, нет, а из разбитого сердца.

Я видел, как это делал РАБАШ. Он делал это все время.

РАБАШ и Коцк

И поэтому я нисколько не сомневался, что РАБАШ говорит искренне, о том, что если бы родился раньше, то ушел бы в Коцк, к Раби Менахему Менделю[34].

Эта каббалистическая группа подходила ему. Его жесткому характеру, огромному сердцу, огромному экрану. Он бы вписался в эту группу, как никто другой. Живущий только во имя Цели, измеряющий себя только относительно Ее.

Коцк был для него. Отчаянная каббалистическая группа, в которой собрались те, кто хотел «взять Творца штурмом». Живущие впроголодь, коммуной. Каждый день проживающие, как последний. Относящиеся друг к другу жестко, нарочито показывая свое, якобы, легкомыслие, пренебрежение к духовному, чтобы дать возможность для большей работы. Таких он искал – отчаянных.

Подходило РАБАШу и утверждение их учителя Раби Менахема Менделя: «Нет ничего более цельного, чем разбитое сердце, нет более пронзительного крика, чем молчание».

Так хотел жить и РАБАШ. Так и жил.

Тишина

Но, бывало, наступала тишина.

Вдруг РАБАШ отключался.

Я смотрел со стороны и не понимал, как возможна такая «отключка»? Только что бежал, атаковал, не жалел себя – и вдруг тишина. Вдруг он никто и ничто.

Заканчивался какой-то период в развитии, и он замирал. Не хотел ничего ни читать, ни слышать, ни видеть. Это могло продолжаться несколько часов.

Я помню, как-то приехал к РАБАШу и вижу, сидит верхом на стуле, спиной к солнцу, замерший такой. Я даже испугался, осторожно подошел к нему, он поднял на меня глаза и сказал: «Ну, возьми стул». Я взял стул. «Садись», – я сел так же, как и он. «Посидим», – говорит он.

Сидим. Десять минут, пятнадцать. Он молчит, я молчу. Думаю: «Дальше что?» Но никаких вопросов не задаю.

Спасало нас то, что мы курили. Закурил – уже ощущается все немножко по-другому, играешь сигаретой, начинаешь вдыхать-выдыхать. Вот так мы сидели, курили и молчали, может быть час.

Я понял, в таких состояниях главное переждать, притаиться.

Я наблюдал, как это делает РАБАШ. Ведь мы имеем дело не с телом и не с человеком, а с желанием. Оно должно отработать себя до самой своей глубины, на всю свою высоту. И тогда ты доходишь до состояния, когда находишься на уровне неживой материи, сливаешься с землей, с камнем, распластан, пуст. Пережидаешь, притаился. Пока, как росток из камня, не прорывается новое желание. И ты снова можешь вздохнуть, встать и продолжить атаку на Творца.

Вот так мы курили, прикуривая одну сигарету от другой. А потом он протянул руку к тумбочке, достал свою синюю тетрадь, раскрыл наугад и прочитал: «Не имеет человек права освободить себя от этой работы, а обязан достичь такого собственного требования и стремления к “лишма”[35], которое бы стало молитвой, ведь без молитвы невозможно этого достичь».

Перед прорывом

И сейчас я расскажу, может быть, о главном событии в жизни РАБАШа.

Я был с ним уже около двух лет. Вдруг ясно почувствовал, что он загрустил. Группа наша была маленькая, шесть стариков и несколько молодых. „Мы как бы варились в своем соку, нужен был приток новой крови. Но никто не приходил.

Не раз он рассказывал мне, что Бааль Сулам был готов говорить с камнями, только бы его кто-то слушал. И вот прошли годы, РАБАШ продолжил его дело, и что же?! Те же шесть пожилых учеников и несколько нас, молодых, в придачу. И все. Неужели так и будет?

Не дано каббалисту точно определить, когда придут учиться массы, и не старики, а молодежь. Каббалист определяет тенденцию. Он точно знает, что так будет, что каббала раскроется миру обязательно, но – когда?.. Возможно, очень нескоро, возможно, вообще не при его жизни…

Особенно в этот период я старался не оставлять его одного, потому что чувствовал, что нужен ему. Он не раз давал мне понять: «Мне важно знать, что ты рядом». Часто, во времена больших сборов, праздников, свадеб, когда вокруг него сидели сотни родственников, хасидов, я видел, как он искал меня взглядом, находил и успокаивался.

Я потом даже, как-то осмелился и спросил его, правильно ли мое ощущение, что он хочет увидеть, здесь я или нет?

Он ответил: «Да, мне важно увидеть тебя, – и сам же добавил, – со времени больницы мне важно, чтобы ты был рядом».

Мы еще ближе

Поэтому он и сказал мне: «Переезжай». До этого не разрешал. Я жил в Реховоте, мотался туда-сюда, в Бней-Брак и обратно. Часто оставался ночевать в учебном зале, ведь если вечером мы ехали на какую-то свадьбу или другое мероприятие и возвращались в 11 часов ночи, то до Реховота я мог добраться только к 12. А через два часа уже надо вставать, чтобы в три приехать на урок. Не было никакого смысла возвращаться домой, и потому я оставался спать на скамейке.

Так проходили годы. И вот уже моя жена согласилась, видела, что я полдня провожу в дороге, что физически измотан, а РАБАШ все говорил: «Еще не время».

Он хотел, чтобы я прикладывал усилия. Он сам в молодости тяжело работал на прокладке шоссейных дорог и строительстве зданий и при этом учился ночами. Всегда и во всем выкладывался до конца. Этого требовал и от меня.

Раньше не хотел, а тут согласился, сказал: «Пришло время».

И не просто согласился, а сам же нашел мне квартиру невдалеке от себя, на улице Рав Ами 5.