Женский голос резко стих. Среди бушующих волн образовался тихий омут. Гелиод превратился в луч солнечного света и осветил это спокойное и бесстрастное око моря. Из волн поднялась его сестра, Тасса, в образе гигантского кальмара, непокорно взирая на него единственным громадным глазом. Она знала, что Гелиод считал себя главой пантеона, но воды скрывали больше тайн, чем пылающие небеса могли себе представить. Тасса не подчинялась Богу Солнца, но она соизволила показаться из своего водного царства.

- Где ты была? – спросил Гелиод. Ему нравилась Тасса, и его раздражало, когда она исчезала на столетия в чернильном мраке океанов вне досягаемости лучей его света.

- Ты обидел Керана, - укоризненно сказала она. Она приняла свой излюбленный облик, изящного тритона, и кругами рассекла периметр своего тихого омута. За пределами безмятежного круга, сирены возбужденно кружили в небе. Подобные им существа, слабо владеющие языком смертных, влеклись божественной речью, многоголосьем, на которым общались боги. Гелиод мог говорить со многими низшими существами своего мира, зачастую, на их собственном языке, но сирены были дочерями Тассы. Их пронзительные вопли лишь ранили его слух.

- Я желаю сказать тебе кое-что – тебе, и более никому, - ответил Гелиод. – Ты видишь шире и дальше, чем я. Ты видишь больше, чем все наши братья и сестры вместе взятые.

Бог Солнца хотел польстить ей, чтобы удержать ее внимание. Он обеими руками подогнал морскую воду к себе, но она не выказала ни малейшей заинтересованности. Волны сплелись вокруг него и осыпались в неестественной форме, более подобной вязаной ткани, нежели воде.

- Неужели мой голос был невнятен сквозь толщу вод? – многозначительно спросил Гелиод.

- Под волнами существуют целые цивилизации, - хвасталась Тасса. – Эреб мнит себя могущественным повелителем Подземного Царства, но даже его границы уже моих.

- Я видел края твоего моря, - сказал Гелиод, хотя это была не совсем правда. – Я видел пол и потолок. На твоем месте я не был бы столь хвастливым, королева слепых рыб.

Его оскорбление привело ее в ярость, как он и рассчитывал. Волны вокруг них возросли до небес, обрушиваясь и вздымаясь, словно стремясь залить сам Никс, что, конечно, было невозможно. Границы между мирами были нерушимыми, и лишь боги могли пересекать их свободно. Таким был уклад мира. Предписано было, что ни песчинка, несомая ветром, ни сильнейший из Сторуких не сможет пробить купол неба и войти в обитель богов. Лишь боги могли незримыми тропами проходить сквозь него. Лишь боги могли жить среди созвездий и состоять из них.

- Волны не могут достичь Никса! – Прогремел Гелиод с такой силой, что Тасса превратилась в туман, дабы избежать ранящего звука его голоса, раскатившегося на многие мили вокруг. Мощь его голоса перевернуло небольшое рыбацкое судно за много миль от них, оно разбилось о скалы, и было поглощено глубинами царства Тассы.

- Меч Пирфора пересек границу, - напомнила ему Тасса. – Все возможно, если того пожелает бог.

- И снова Пирфор, вновь он пытается уничтожить меня, - сказал он. Он выдохнул имя своего врага во все четыре стороны, и небеса задрожали.

- Чего ты хочешь? – раздраженно спросила Тасса. – Я устала от твоей вражды с нашим братом. Он достаточно настрадался от вашей последней битвы.

- Как ты можешь спрашивать меня, чего я хочу? – ответил Гелиод. – Оглянись вокруг, Великое Око. Пирфор снова угрожает Никсу. Он готов низвергнуть всех Древних в Небесах в мир смертных. Куски ночного неба опадают. Никс рушится, пока ты барахтаешься здесь, ни о чем не подозревая.

- Кто тебе это сказал? – спросила Тасса. Она теперь явилась в образе прозрачного тумана, танцующего вокруг него в лучах солнца. Ему было приятно от того, что она могла поднять море единой громадной волной, способной затопить всю землю, до высочайших горных вершин, и все же не могла причинить ему вреда.

- Горизонты ощутили их падение, и Круфикс выслал голубя, - ответил Гелиод. Он вновь принял облик человека, стоящего на вершине скалы, и его сестра обернулась женщиной рядом с ним. Они стояли вместе в мире смертных, телесные, и пустотелые. Солнце грело их, и там, где они должны были отбрасывать тени, на земле сверкали звезды Никса.

- Что если горизонт лжет, а голубь всего лишь сон? – рассмеялась Тасса. Ее было сложно рассмешить, и Гелиод разозлился на нее за подобную насмешку. Невдалеке, сирены сбились в огромную стаю над волнами. Они кричали, подражая смеху своей королевы. Гелиод не обращал на них внимания, столь раздражен он был словами сестры.

- Я не вижу снов, - упрямо сказал он. Он лгал. Он не должен был видеть сны, и всеже,прошлой ночью он заснул в облике человека и видел дыры в своем сознании. В этом сне, огромные пустоты затмили поле его зрения, не давая увидеть просторы его владений.

- Вероятно, Пирфор действительно жаждет крови, выплавляя себе железную кожу в своей адской кузнице, - проговорила Тасса медленно, словно мерное капанье воды, назло своему брату. Он стал слишком высокомерным еще до сражения с Пирфором, и считал себя выше остальных богов.

- Он кует еще один меч хаоса? – спросил Гелиод. – Отвечай! Ты не можешь потворствовать уничтожению Никса. Твои владенья непомерно пострадают от этого.

- Ты делаешь вид, что опасаешься уничтожения Никса, - сказала Тасса. – Но на самом деле, именно он внушает тебе страх.

Гелиод устал от ее попыток уязвить его. Он обернулся раскаленными огненными узами и связал ее. Она была застигнута врасплох, и Гелиод привязал ее к себе и крылатым конем унесся в небеса. Океан восстал еще выше, и волны отчаянно тянулись к небу, но не могли спасти Тассу из объятий Бога Солнца. Керан, не выносящий вида насилия, испустил молнии, сетью затмившие небосвод. Всегда осторожная Караметра укрыла руками свой город. Даже Фенакс вышел из своей тени, не желая упускать их из вида.

Гелиод тащил Тассу в земли Отчаянья, где куски Никса оторвались от обители богов и рухнули на твердую землю. Здесь он выпустил Тассу, и она скользнула, словно перышко на черный песок. Он чувствовал неподалеку спуск в Подземное Царство. Гелиод слышал гул подземной реки и ощущал вкус отчаянья, вытекавшего из пещеры в мир смертных. Он ненавидел Эреба с его неуемным тщеславием и отвращением к себе. У Бога Мертвых должно было быть