— Во сне ты не напрягаешься, не дрожишь и не задерживаешь дыхание.

Слабо киваю, не зная, что ответить. Продолжаю смотреть, даже когда он закрывает глаза.

— Спи, Катя.

— Угу.

— Не угу, а спи.

Шумно перевожу дыхание.

— Пусть тебе приснится какая-нибудь жесть!

— И тебе сладких снов, Катенька.

Таир

Зашит изнутри. Только при взгляде на Катю эти швы воспаляются и кровят, норовя разойтись.

Странно.

Держу сердце и дыхание в одном ритме. Мысли фильтрую. Думаю лишь о том, что важно и очень важно — отстраненно и строго по фактам. Переработанные и бесполезные эмоции густыми потоками стекают по венам.

Я спокоен. Мрачен и предельно свободен. Сосредоточен исключительно на работе, на скорейшем ее завершении и благополучном возвращении Кати на родину. Облажаться, как никогда, прав не имею. Никому другому перепоручить царевну не позволю. Ни флегматику Янушу, который впервые поставил под сомнения мой профессионализм и вздумал тянуть одеяло на себя. Ни добряку Федору, который в критических ситуациях способен принимать сомнительные решения. Ни честолюбивой Элизе, которая при выполнении задания умеет действовать крайне жестоко. Никому.

Не думал, что когда-нибудь выстрою барьер между собой и семьей. Но сейчас именно это и происходит. Огородился. Более того, достаточно хладнокровно принимаю этот факт.

«Комнату» вчера посетили в третий раз, пока без результатов. Но и это меня не беспокоит. Знаю, что рано или поздно Потоцкий появится. И реакция на Катерину будет. Не может не быть. Изученные материалы не оставляют сомнений: связь с Ириной Волковой была не простой интрижкой. В угоду каким-то чувствам, оба поставили под угрозу не только свои семьи, но и жизни. Ими, собственно, и расплатились. Только Потоцкому удалось залатать раны, перекроить рожу и под новой личиной продолжить отравлять мир.

Изначально возникали предположения, что Катя может быть вовсе не Волковой, а Потоцкой, настолько давней и затяжной оказалась эта связь. Но сравнение ДНК, которые были проведены нашими экспертами, опровергли эти подозрения.

Волкова она, хоть внешне ничего от старого хрена не взяла. Кровь его.

Ядовитая моя Катенька. Мать ее…

— Доедай и отправляйся в спальню. Сегодня выходной, — сообщаю за ужином.

Катерина смотрит, сжимая столовые приборы до белизны в костяшках, словно готова воткнуть их мне в грудь.

— Почему сразу не сказал?

Потому что не знал. Выдал решение на этапе формирования. Сам не понял, как и зачем подобное принял, если сроки и без того горят.

— Таи-и-и-р-р? — рычит сквозь зубы. Со звоном бросает на тарелку нож. Чуть позже вилку. Я спокойно за этим наблюдаю, проглатываю пищу и тянусь за стаканом с вишневым соком. Медленно отпивая, слегка морщусь. Но не от этой кислоты, а от верещания царевны. — Ты собираешься отвечать? — так и не дождавшись какой-то реакции, подскакивает и будто пружина выстреливает из-за стола. — Нравится держать меня в постоянном напряжении? Я целый день до вечера на нервах нахожусь! Ты специально это делаешь?

Поднимаюсь и собираю тарелки. Знаю, что Катерина убраться не додумается. Хотя пора бы уже научить ее элементарным вещам.

Сложив посуду в раковину, возвращаю к ней взгляд.

— Иди сюда, Катя.

Она колеблется, но недолго. Надо отдать должное, то ли смелость ее подгоняет, то ли любопытство, всегда идет, когда зову.

Замерев на расстоянии нескольких шагов, задирает подбородок и с вызовом смотрит в глаза.

— Что тебе надо?

— Хочу, чтобы ты вымыла эту посуду.

Ее лицо в течение нескольких секунд выражает едва ли не большую степень шока, чем в первый день в «Комнате», когда на ее глазах даме засадили сразу два члена.

— С ума сошел? Я не умею… И учиться не хочу…

— В этом нет ничего сложного, — поймав за запястье, подтягиваю девчонку к раковине. Приставив вплотную, фиксирую сзади своим телом. Она вцепляется пальцами в край тумбы, замирает и прекращает дышать. А у меня, блядь, несмотря на все пристрелянные мантры и профпримочки, срабатывает та часть тела, которую рядом с ней никак не удается контролировать. Конечно же, Катя это чувствует. Громко выдыхая, еще сильнее напрягается. — Открой кран. Возьми губку. Смочи ее в воде и налей чистящее средство.

— Не буду, — дрожит сердитым шепотом. Сопротивление у нее в крови, никак иначе. — Я тебе прислуживать не нанималась!

— Не надо мне. За собой убери, царевна, твою мать!

— Сам убирай!

Первым из скрипучих железных оков вырывается гнев. Сам не знаю, какими обходными путями это происходит. Просто срывает петли, и меня уже несет.

Бью пальцами по рычагу смесителя. Катя вздрагивает и что-то пищит, до того как вода с шумом ударяется по металлическому дну раковины. Грубо подцепляя ее руку, шмякаю в насильно раскрытую ладонь губку.

— Таи-и-и-р-р…

— Молчи, — рявкаю над девичьей головой.

Стискивая хрупкую кисть, подставляю ее под ледяные струи. Улавливаю шипящий вдох, а после него начинается по-настоящему одуряющая возня. Чтобы налить чистящее средство, приходится сжать царевну со всех сторон. Одной рукой сдавливаю ладонь с губкой, второй без какого-либо чувства меры хлещу на нее зеленый ароматизированный гель.

— Идиот… Пусти… Сейчас же… — в яростных попытках отпихнуть Катя верещит, толкается и отчаянно вертится. Пальцами свободной кисти вцепляется мне в предплечье. Неистово скребет кожу ногтями. — Козел… Тупое животное… Ты сломаешь мне руку… — помимо этих слов, захлебывается какими-то гортанными звуками и громко взбивает надсадным дыханием воздух. — Таи-и-и-р-р… — прорычав последнее, поворачивает голову и вгрызается мне в бицепс зубами.

— Твою мать… Катя! Уймись ты! — уверен, что под рубашкой след оставляет.

— Сам уймись…

Разбрызгиваемая резкими движениями и рывками вода летит во все стороны, щедро орошая ледяной влагой нашу одежду, руки, лица и волосы. Кожа стынет, но внутри ведь все огнем полыхает. И на этом контрасте трясет уже не только Катю. Меня самого едва заметно, но пробирает.

Кто-то должен это прекратить, и этот кто-то, безусловно, как и всегда, я. Только я в какой-то момент сам захлебываюсь. Настолько глубоко ухожу, дна не ощущаю. Не от чего оттолкнуться. Не за что зацепиться.

Будто действительно с ума сошел.

Не могу ее отпустить.

НЕ МОГУ ЕЕ ОТПУСТИТЬ.

Что, если эта уборка и стремление приучить к какому-то порядку — только повод? Да быть такого не может! На хрена мне это нужно?!

Оторвав от своего предплечья тонкие озябшие пальцы, втискиваю в них тарелку. Только Катя ее, конечно же, без раздумий разбивает. Замахивается и швыряет в угол раковины. Слух забивает звенящим грохотом вперемешку с диким девчачьим визгом. Осколки летят непосредственно на нас, и я, стискивая Катю, отшагиваю вместе с ней назад.