Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не мели чушь. Ты бы и сам не рискнул жить вечно, — отрезал Дайер.
— Очень даже рискнул бы.
— Тебе бы надоело, — не унимался священник.
— У меня куча интересных увлечений.
Иезуит рассмеялся.
Воспрянув духом, следователь продолжал развивать свою теорию:
— Я размышляю о проблеме зла.
— Ах, об этом…
— О, это надо запомнить. Очень ценное замечание. Вот, к примеру, в газете пишут: «Землетрясение в Индии, погибли тысячи людей». А я пробегаю глазами заголовки и невзначай бросаю: «Ах, об этом…» Святой Фрэнсис ведет беседы с птицами, а в то же время на Земле свирепствует рак, рождаются уроды, не говоря уже о бесчисленных болезнях желудка и прочих непо ладках нашего организма-, о которых некоторые эстеты даже и слышать не хотят. Неужели же наш добрый, полный сострадания Бог может допускать подобные беспорядки? Тот самый всемогущий Господь Бог, который блаженно витает где-то в заоблачных высях, а в это время наши любимые умирают в мучениях. А обращается ли ваш Бог по этому вопросу к Пятой поправке?[6]
— Но зачем предоставлять мафии благоприятные шансы?
— Истинная правда, святой отец. Так когда вы собираетесь начать свою проповедь? Очень хочется послушать. У тебя просто потрясающая способность проникать в самую суть.
— Билл, дело в том, что как раз в эпицентре всего этого кошмара и находится создание, называемое человеком, и оно способно ВИДЕТЬ этот кошмар. Поэтому, что значат для нас такие понятия, как «злой», «жестокий», «несправедливый»? Ты же не скажешь, будто прямая слегка изгибается, если не знаешь, что такое «прямая линия». — Киндерман попытался было перебить священника, но тот не дал ему и рта раскрыть. — Мы являемся частью этого мира И если бы он на самом деле был таковым, мы бы все равно не смогли его оценить с помощью этих категорий. Мы бы просто думали, будто все то, что мы называем нынче «злом», есть не что иное, как естественный ход событий. Рыба ведь не может чувствовать, что вода мокрая. Рыба в ней живет, Билл. А люди — нет.
— Да, я читал об этом у Стивенсона, святой отец. И понимаю, конечно, что ваш Господь — это не то же самое, что доктор Джекил и мистер Хайд. Но ведь это только часть тайны, святой отец, грандиозного детектива, задуманного на небесах. И все — от евангелистов до Кафки — тщетно силятся разобраться в сути происходящего. Ну, ничего, ничего. За расследование взялся теперь лейтенант Киндерман. Тебе знакомы гностики?
— Я болею за другую команду.
— Да у тебя просто совести нет. Так вот, гностики считали, что мир создал, так сказать, «заместитель Бога».
— Ну, это уже переходит все границы, — взорвался Дайер.
— Да это же не я, а они так считают.
— А потом ты объявишь, что святой Петр был католиком.
— Да послушай же ты. Итак, Господь Бог вызвал к себе ангела, своего «заместителя», и приказал ему: «Послушай, парень, вот тебе пара долларов — иди-ка ты и создай для меня что-нибудь стоящее, вот какая меня посетила классная идея! Это же гениально!» И ангел пошел и действительно сотворил мир, но так как сам он не являлся совершенством, то допустил некоторые промахи, о которых я тебе уже говорил сегодня.
— Это ты все сам придумал? — поинтересовался Дайер.
— Нет, но Господа Бога это не освобождает от неприятностей.
— Ну, а если шутки в сторону, твоя-то теория в чем состоит?
Киндерман хитро прищурился:
— Неважно. Это нечто совершенно новое и неожиданное. Просто грандиозное.
Подошла официантка и положила на столик счет.
— Вот и все, — протянул Дайер, разглядывая счет. Киндерман рассеянно помешивал ложечкой остывший кофе и озирался по сторонам, словно выискивая некоего шпиона, который мог бы подслушать их разговор. Вытянув шею, лейтенант заговорщическим тоном начал:
— Мое отношение к этому миру сводится к следующему. Я рассматриваю его как гигантское место преступления. Понимаешь? И пытаюсь собрать улики. Пока что у меня на примете несколько подозрительных лиц, и на них уже готовы фотороботы. Они объявлены в розыске. Ты, кстати, не мог бы развесить их физиономии на университетской территории? Отдаю даром. Я же понимаю, что ты весьма щепетильно относишься к своему обету нищеты. И я очень тебя уважаю за это. Никакой ответственности, а заодно и зарплаты тоже.
— Так ты посвятишь меня в свою теорию?
— Я могу только намекнуть, — согласился Киндерман. — Свертывание крови.
Брови Дайера удивленно поползли вверх.
— Свертывание крови?
— Ну да, стоит человеку случайно порезаться, крозь в ранке начинает сворачиваться. А ведь в человеческом теле происходит для этого четырнадцать различных микроскопических процессов, и все они протекают в строго определенной последовательности. Крошечные тромбоциты и всякие там умненькие молекулы с мудреными названиями приходят в движение и вступают в реакции каким-то невероятным, известным только им одним способом. А иначе человеку попросту пришел бы конец, вся кровь вытекла бы из него, и он превратился бы в груду сушеного мяса.
— Это что, и есть намек?
— А вот еще один: автономная система. И еще: с помощью лозы можно за много миль обнаружить источник воды.
— Я совсем запутался.
— Терпение, мой друг. Ваш сигнал бедствия запеленгован, спешим на помощь. — Киндерман еще ближе придвинулся к Дайеру. — Так вот. некоторые штукови ны, которые принято считать лишенными сознания, частенько ведут себя так, словно оно у них есть.
— Спасибо вам, профессор.
Киндерман неожиданно откинулся на спинку стула и нахмурился.
— А вот ты-то как раз и есть живое доказательство моей теории. Ты видел нашумевший фильм ужасов «Чужие»?
— Да.
— Это история твоей жизни. Но ты не переживай, зато я получил неплохой урок. Не рекомендуется посылать горных тибетских проводников на скальные работы. Потому что если на них обвалится утес, у проводников начнутся страшные головные боли.
— И это все, что ты хотел мне поведать о своей теории? — обиделся Дайер, поднимая чашку с кофе.
— Да, все. И это мое последнее слово.
Внезапно чашка выскользнула из пальцев священника. Перед его глазами все поплыло. Киндерман тут же подхватил чашку и, поставив ее на стол, промокнул салфеткой выплеснувшийся напиток, чтобы тот не стек Дайеру на колени.
— Отец Джо, что случилось? — встревожился Киндерман. Он хотел было подняться, но Дайер жестом остановил его. Похоже, он уже приходил в себя.
— Все в порядке, в порядке, — успокоил друга священник.
— Тебе нехорошо? Что случилось?
— Нет-нет, ничего. — Он зажег спичку, прикурил и, задув пылающий кончик, аккуратно опустил обгоревшую спичку в пепельницу. — Последнее время меня
