Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Есть у него плохая черта. Но она же как бы и хорошая. Пиявок вокруг него много. И он всякий раз обнаруживает их, избавляется от них. При этом всегда материально страдает. Я разогнал бы всех к чёрту.
Рязанцев не согласился. Очень искренне веря в то, что говорит, правдивым тоном выдал:
– Это не пиявки.
Лицо его приобрело твёрдость. По всему было видно, что он не собирался спорить, а говорил как убеждённый в своей правоте человек:
– Они лекарство. Нездоровую кровь сосут. А ему только лучше. Оздоравливается с их помощью.
После этого он расслабился и пьяно склонил голову, потом на рюмку, вскинул голову и мотнул ею.
– Выпьем. За пиявок, – он выдержал паузу, вздохнул, выдохнул, – в здоровом теле.
В понедельник Семён пунктуально, с вежливостью королей, переминался с больной ноги на здоровую у кабинета Дениса. Ещё не было восьми утра.
С Денисом, сослуживцем, их, восемнадцатилетних парней, свёл случай. Они оказались земляками. С тех пор они общались, и обстоятельства так, что дружеские отношения переплелись с деловыми.
Денис, переодетый в лазоревого цвета комбинезон, накинул поверх него халат. Он шёл, засунув руки в карманы. От этого халат обтянул поясницу, а спереди было, что он поигрывает пальцами.
– Рад видеть, – он обнял Семёна, – рад видеть.
Улыбка оголила зубы, не знавшие никотина, их естественный цвет и умные глаза вызывали симпатию.
Семён ответил взаимной улыбкой. Похрамывая он двинулся ему навстречу.
– Привет. Да уж радости мало. Больница не место для встреч. Я с детства их не терплю.
Денис махнул рукой.
– В нашем случае, надеемся, всё хорошо. Проходи. Мениск в таком возрасте уже покоя не даст, если вести активный образ жизни. А ты ведь, скажем, даже чересчур гиперактивный, – он похлопал друга по плечу.
– Нет, – настраивался на дружеский лад Семён, – я только стараюсь примерам следовать. А примеров вокруг довольно. Мне до здорового образа жизни так далеко.
Ему хотелось поскорее закончить и уехать отсюда. Денис почувствовал это и предложил:
– У меня операция назначена на половину девятого. Поторопимся.
Они ушли в операционную.
Через некоторое время неторопливыми шагами они вышли из операционной. Денис провожал Семёна.
– Спасибо, – благодарил его приятель, – удружил. Замучился я с ней, – он погрозил кулаком прооперированной ноге. – Денис, всё хорошо, пока. Дальше не провожай. Одежда врача стерильность любит, – предостерёг он, чтобы поскорее отделаться от него и остаться наедине со своими мыслями. – Двадцать минут всей работы. До встречи!
Два дня спустя у себя дома на вечерней побывке Семён, полулежа на диване, поглаживал прооперированную ногу. Лёгкое нытьё в колене побудило взять телефон и позвонить Денису.
– Денис, привет. Болит. Да, сильно. Греть?
В трубке отчётливо был слышен слегка раздражённый голос Дениса:
– Спиртовыми компрессами грей. По-другому быть не должно, конечно, будет болеть. И должна болеть.
– Хорошо-хорошо, – согласился Семён, – никого не слушаю. Делаю, как ты велишь. Ну всё. На связи.
Он положил трубку и, отвергнув сомнения, окликнул:
– Маш.
По неизвестной причине злость едкой желчью охватила сознание. Он не понимал, то ли из-за боли, то ли злился на жену.
Жена подошла и, тонко чувствуя внутреннее недовольство мужа, вопросительно посмотрела на него.
– Делай повязку, – он не желал произносить лишних слов.
Его бесили понятливость и смиренность жены. Он посмотрел, как она вышла.
«Нормальный человек, порядочная женщина, заботливая мать, внешностью не обделена. Декабристка, одним словом. Всё терпит и молчит. Молчание. Может, этим молчанием и бесит. Может, это молчание есть красноречивее самих слов».
Больше, чем её, он пожалел себя.
Ложный, неизвестного происхождения страх не давал ей покоя. Она мягко подошла к двери, остановилась перед ней и послушала на всякий случай, чтобы не помешать: не разговаривает ли муж по телефону. Её присутствие, она замечала не раз, смущало его, он сжимался и сковывался внутренне. Тихо подошла и склонилась к ноге, протягивая повязку, чтобы обмотать болевший сустав. Она ловила каждый его взгляд. Если он изменялся, значит, она сделала что-то не так. Глаза его стрельнули. «Чем же сейчас не угодила»? Она застыла.
Он обвёл её взглядом.
«Ничего нового! Подслушивала», – подумал он, – подслушивала за дверью. Знает ведь всё от начала до конца, а всё неймётся».
– Давай обвяжу.
Лилейный голосок жены подействовал, как чужак на дворовую собаку.
Семён сердито отнял её руку от ноги.
– Отойди, я сам.
Перематывая самостоятельно ногу, он поднял голову и зыркнул на неё:
– Что смотришь?
Она с виноватым видом вышла.
В деревне Семён любил бывать. Он взял за правило отключать мобильник и оставлять на пару дней суету там, за спиной, в городе. Не думать о ней, не вспоминать.
«К чёрту всё и всех», – охарактеризовал он своё отношение к душевному отдыху.
Близкие – какая-никакая жена, дети. Кто ещё мог быть ближе? На порог этой границы он никогда и никого не пускал.
«Надо – всё равно отыщут, через брата, через родителей. Найдут способ. А нет – значит и нужен».
Маленькая Маша пыталась ласкающими глазками и миленькими коготками сюда проникнуть, но он как отрезал. Место это, как оберег, на всякий случай держалось им вдали посторонних глаз. Здесь он даже сохранял видимость семейственности и порядочности перед лицом соседей. Здесь он дорожил нерушимой репутацией мягкого, заботливого мужа и безукоризненного главы семейства.
Мать жены стояла и переживала, глядя, как дочь перевязывает любимому зятю ногу. Любуясь покладистостью и умением дочери, мать нахваливала отвар из ромашки и мать-и-мачехи.
– Мне моя мать рецепты оставила. Мне бы записать, а я на память понадеялась. Чем пользовалась, то помню. Ох, много наговаривала разного. Время от времени подумаешь, вроде всё помнишь. А как понадобится – хлоп, и вылетело из головы. А утруждаться шевелить в мозгах недосуг. Сколько советов полезных ушло безвозвратно.
Маша старательно бинтовала ногу и слушала мать.
– Хуже не будет. Трава – она и есть трава. Ей всегда как заживляющей и обезболивающей пользовались. А мать моя от бабушки вынесла. Хорошее народное средство. Примеров тому не счесть.